Все зеркало

Для жилья Басту отвели чулан возле кладовки. После того, как съехали девки по два доллара, освободились комнаты на верхнем этаже, но занять одну ему не разрешили.

«И правильно, Басти. Женские покои не для нас, мужчин. Там эти запахи, они въелись во всё. Роскошь, мишура, бумажные цветочки… Но твоя мать, она была актриса, занимала покой из двух комнат – спальни и гримёрной, как подобает диве. Я подавал ей кушанья в серебряных судках и звал её «мисси». Слушай меня, а не всяких там желчных святош. Я расскажу тебе сущую правду».

Погасив лампу, Баст разулся и тихой ногой начал подниматься к комнатам постояльцев. Холод застыл в коридоре, сковал воздух.

«Что если он заперся?»

Потом – «А петли-то смазаны? ну как заскрипят?.. Он в меня тотчас из кольта… Сколько ведь выжил, ни один законник его не завалил».

Тьма в номере пахла немытым человеком. Витал слабый сладковатый дух эфира, с которым рвут зубы без боли. Нюхнёшь и как в яму провалишься.

«Не смогу. Лучше вернуться в чулан».

Тут Баст с силой подумал – как всё осточертело, как хочется в Юту, в Луизиану, куда угодно. Лишь бы не слышать издевательского «Шевелись, ты, птичья лапа!»

Рука сама поднялась.

– Положи нож на стол, – остановил, оцепенил его спокойный голос из тьмы. – Садись. Молодец, что пришёл. Разговор есть.

* * *

Через улицу, в проулке, совещались хозяин салуна, шериф и кузнец. Все с оружием.

– А точно он?

– Вылитый, как на плакате. Я эту рожу хорошо запомнил. Живым или мёртвым…

– Стоят холода, довезём и убитого. До Сокорро всего восемьдесят миль. Прямо в суд, а там и деньги на руки.

– Опознал я. Мне половина, вам по четверти, – напомнил хозяин условие.

– Салун застрахован?.. – Шериф присматривался к зданию. – Перестрелка – дельце ненадёжное, он парень не промах… Подпалить с углов и ждать, пока зверь выскочит, да тут и кончить. Огонь подсветит нам мишень. Жену ты вывел?

– Само собой. Там хромой и чёрный, спят.

– Вот всё на Кри и спишем, а тебе страховка. В тех же долях и поделим, как премию.

– Всем нужны деньги, но с поджогом это перебор, – заявил кузнец. – Я против. Какой ни выродок твой Баст, а всё ж душа человечья. И повар мужик честный, с ним так поступать негоже. Послушайте меня, иначе я соберу добровольцев, и придётся делиться со всеми. Без коня Кри далеко не уйдёт…

* * *

– Я… чья душа? – растерянно спросил Баст. Знание, которое на него свалилось, было не людское, оно выворачивало ум.

– Пока – Бастера Библоу. – Гость прижал на миг к лицу тряпку, смоченную эфиром. От резкой, ядовитой сладости этого запаха у Баста сжимало горло. – Ещё с полсотни лет им будешь, или дольше. Если не решишься перейти в наружу. Путь наверх – с изнанки до наружи, но кое-кто застревает на полпути. Можно сказать, ты ещё не родился. По Иову, «как младенцы, которые света не видели».

Все понятия, затверженные Бастом, сорвались подобно скалам под ударом динамита. Мир сломался и предстал иным, вроде колодцев или стволов шахт с неба до пекла, а от них в стороны, как ветви елей, этажами – штреки. Названия этого мира пугали – наружа, изнанка, межуть.

Межуть – здесь. Она – этаж, почти днище. В межути лежат Монтиселло, Вашингтон, Нью-Орлеан и весь свет, сотворённый в шесть дней. Кругом межуть безвыходная, в ней живут межутники. Вот почему всё так паршиво!.. Впору кричать и биться об пол головой.

– А кем я стану там, в наруже?

– Врач скажет. Придётся лечиться. Ты слишком врос в межутника, тебе будет больно оторваться от него. Даже я… Не прошло года, как я в Стэне, а он уже проникает в меня. Вспоминаю, как я воевал на стороне конфедератов, под началом генерала Ли. Молодой, почти как ты сейчас. Война – настоящий ужас…

– Плохо жить у нас?

Медля с ответом, нуннупи мял в ладони тряпку. Выдох за выдохом из тела уходил эфир, и стрелок вот-вот мог проснуться.

– Всё очень чужое. Дикое. Такой немыслимый простор, что дух захватывает. Я готовился, нырял в межуть, но когда застрял… Мы странствовали по горам, по прерии, жили у индейцев. У Стэна была любовь с одной скво. Такое же потрясение ты испытаешь, когда перейдёшь уровнем выше.

– Можно… взять с собой маму? – решился спросить Баст. – Раз уж ты с неба…

– Прости, это выше моих возможностей, – между вдохами эфира ответил нуннупи. – Она не из наших и слишком давно умерла. Зимой, в пределах двух-трёх дней, я бы попытался разбудить её, но столько лет спустя – никак.

– Я смогу её навестить?

– Нет. Разве что станешь ныряльщиком, как я. Но это опасная служба. Погляди на меня. Хорош? А ведь по-вашему я кто-то вроде ангела.

Баст колебался. Наружа. Что там будет? Златые чертоги, пение херувимов – или штреки, а в них толпы карликов с совиными глазами?

– Как туда добраться?

– Вот. – Нуннупи протянул как бы костяшку домино, тяжёлую будто свинцовую. – Поворачиваешь половинки, прибывает клеть подъёмника… Да, клеть. Спасательная люлька. Я пользуюсь словами Стэна. Для наших слов язык во рту не тот. Вызывать надо подальше от города, это слишком заметно.

– А… – Баст хотел ещё что-то спросить, но тут в оконное стекло звонко ударил камешек, потом с улицы закричали: