Все живы

Вчера Оксане Ивановне в городе сказали, что почта всё еще не ходит. Но она мне посоветовала всё равно писать, сказала, что потом письма обязательно будут доставлены. „Представляешь, они за тебя волнуются, и вдруг получат сразу несколько писем! “ – вот как она сказала. И Митьке внушение сделала, ну, да он на ее агитацию не клюнул. Я его поддразнил, что он и писать-то не умеет, наверное. А Митька даже не обиделся, только двинул мне в плечо и рассмеялся. И что с ним поделаешь? И еще заведующая сказала, что ее часть города сильно разрушена. Она теперь ночует в лаборатории. Мы делимся с ней хлебом и кашей. Мы-то с Митькой на довольствии, а они нет. Хотя довольствие наше последний месяц как-то похудело. Наверное, дальше будет только хуже. Ну, да ничего, главное, чтобы не разбомбили. Жалко будет нашей работы, если что.

А я всё думаю – где-то сейчас Саша? Его танки сейчас самая важная вещь.

На этом закончу письмо, наверное. Надеюсь, что вы все здоровы. Пожалуйста, не беспокойтесь за меня. Со мной ничего плохого не сделается, правда. Я вам еще потом напишу про нашу работу.

Ваш сын Сеня, который строит планы весной начать ловить сусликов. Интересно, они вкусные? Никогда не пробовал. Если их долго поварить, то безопасно будет, наверное. Надо спросить у Оксаны Ивановны».

(Возвращаюсь к записям Александра.)

Тетрадь 5 (4)

(Странно, эта тетрадь гораздо лучше сохранилась, чем предыдущая. Это 1942 год. – Боря.)

20 августа 1942

Долго же я ничего не записывал. Даже соображал сейчас, как буква «Д» пишется. Не было возможности? Да, чаще всего так и было. Но главная причина не в этом. Я как будто попал в кошмарный сон. Наверное, думал так: если записать хоть его кусок, то это точно всё правда. Не знаю, что я думал. Но ни разу не записывал, хотя и таскал тетрадь во внутреннем кармане комбинезона почему-то. Она и сейчас передо мной, вместе с Надиной фотокарточкой и 175 рублями. Пишу это в другой тетради, мне доктор принес. И карандаш новый дал, а то мой тупой замурзанный огрызок уже трудно держать в руке. Сказал, чтобы я писал и вспоминал, что не помню. А я всё помню, кроме того самого дня. И реакция замедленная. Контузия, сказали.

Отвык я от записей, сейчас как будто тяжелую работу делаю. Ладно, еще две строчки – и отдых. Буду смотреть на деревья за окном, чем я и занимаюсь, если не сплю.

Зачем мне доктор посоветовал писать? Зачем ему надо, чтобы я вспомнил весь этот кошмарный сон? Не понимаю.

Продолжаю, пока светло. Спал, потом лежал и думал. Сейчас много времени, чтобы думать. Раньше я всё больше спал от уколов. Да, надо всё записать. Потому что оно всплывает в памяти всё больше и больше. Смотрю на деревья, а вижу убитых в степи. Просто перед глазами встают они без предупреждения. Не встают, а лежат. Совсем мертвые, и рты у них серые. Хватит на сегодня. Завтра продолжу.

22 августа

Надо писать. Вчера они меня догнали. Весь день лежал, смотрел на деревья. А они внутри моей головы бежали по бокам танка, бежали, падали, роняли винтовки, вставали, подбирали винтовку и опять бежали. Всё время другие. То есть один уронил винтовку, танк поехал дальше, другой поднял другую винтовку, встал и побежал. Не могу объяснить. Голова начинает пухнуть. А потом они не вставали. Потому что они были неживые. А неживые ведь не могут встать. Танк ехал дальше, и они опять бежали, потом падали. Но это уже не они. Это были уже другие. Не могу, потом.

23 августа

Мне уменьшили днем дозу обезболивающих. Даже хорошо, что боль отвлекает от них. Они бегут, но я их плохо вижу. Всё серое и пыльное потому что.

24 августа

На ночь дают укол, чтобы я спал. А днем прямо мучения. Ноги болят, это ладно, это я перетерплю, но они же еще зудят и чешутся невыносимо отдельными кусками, вместе с болью. Я не ожидал этого. Сестричка сказала, что это хорошо. «Идет процесс заживления» – вот как она сказала. Милая ужасно, вся беленькая. Принесла мне астры, поставила в банку. Сказала, чтобы я не только в окно смотрел, а еще и на цветы. Чтобы шея кривой не стала. Удивилась, что я назвал ей астры. Так баба Лида всегда их сажала. У нее были даже пом-понные, да, вроде так. Гордилась ими очень. И собирала семена с разных астр, всё у нее отдельно, всё по мешочкам. Где-то мои все? А Сенька? Как же ноги свербят, хочется их разодрать уже. Еще и валик сбился, и ноги приклеились к простыне.

25 августа

Ветерок свежий, не так жарко. Лето кончается. Меня же призвали год назад. Так всё далеко уже. Надюшка. Не уберег я ее. Где они, мертвые? Неужели это всё? Но их же так много. Наверное, тысячи по обочинам дорог, по степной пыли. Я мог бы тоже лежать, скрючившись в горящем танке. Наверное, от меня остался бы только черный череп и несколько костей. Там было очень жарко. Зачем ад, если люди сами себе его делают? Как же чешется, не могу терпеть.