Всеединство

«В Евангелии можно найти множество высказываний Христа, отрицающих внешнее богопочитание и закон Моисея».

«И это-то учение евангельское, как уверяют, есть дополнение и продолжения Пятикнижия».

Церковь успешно решила задачу, заключающуюся «не в том, чтобы понять смысл учения Христа, а в том, чтобы соединить несоединимое…».

«И всем людям Иисус показывал, что прежнее богослужение — ложь и что Богу надо служить делом и жалостью к людям».

Пусть Лев Николаевич в силу объективных причин, определяемых интеллектуальным потенциалом его времени, в принципе не мог докопаться до понимания физической телесности индивидуальной души, не мог соединить в неразрывное целое дух и телесность, увидеть во Христе перволичность мира сего, живущую без оглядки на него в воле Целого, а в Боге Верховную Личность сотворённого Им социального мира, но, главное, он познал смысл земного бытия в жизни во взаимной всеобщей любви, из которой и вытекают все нравственные принципы, установленные Богом и провозглашённые Им устами Христа.

Простится Толстому недопонятое и недосказанное, но не простится тем, кто умышленно скрывает от людей под словоблудием внешнего богопочитания смысл учения Христа, т.е. тем лицемерам, книжникам и фарисеям сегодняшнего дня.

И этот человечище — разум и совесть России отлучён от Церкви. Это очень важный и многозначимый факт, дающий повод подумать о том, что соответствует ли название Церкви её внутреннему духовному содержанию, имеет ли она право называться Христианской?

Подводя итоги настоящей главы, приходим к выводу о том, что всякая прогрессивная в духовном плане идея, являясь, по сути своей, отражением тех или иных нравственных норм и форм бытия, по которым живёт социум Абсолюта, всегда в момент её рождения в материально обусловленном мире утопична в глазах этого материально озабоченного мира. Нужно время, чтобы эта идея созрела, исказилась до неузнаваемости материалистическим, практическим сознанием, воспринимающим во всём и вся только полезность для тела своего, чтобы, взорвавшись революцией или напором реформ, стать реальностью и, надорвав пуп на пути к своему идеалу, остаться у разбитого корыта.

Таков исторический путь коммунистической идеи.

Однако хоронить её не надо, ибо в ней зерно всеединства. Она ждёт от нас нового, соответствующего времени сему, духовного одеяния. Она не утопия, а наша неизбежная будущая реальность.

Глава 18. Государство и эволюция

Работая над настоящей главой, мне, естественно, пришлось перечитать работу В.И.Ленина «Государство и революция» и прочитать под конспект работу Гегеля «Философия права». Хотелось бы прежде, чем говорить по существу вопроса, поделиться своими впечатлениями о своеобразии языка и личностных качествах этих мыслителей.

Язык В. И. Ленина — это язык пламенного трибуна, одержимого идеей скорейшего переустройства мира.

Первый в мире рабоче-крестьянский царь, конечно же, не тиран, и было бы несправедливо вменять ему в вину кровь людскую, пролитую в период гражданской войны, которая шла под знаменем справедливости в человеческих отношениях и была следствием войны империалистической, войны несправедливой, была лучшим, достойным разума способом выхода из неё. Так что, если он в смысле организатора гражданской войны, и мясник, то, вероятно, в гораздо меньшей степени, чем все прочие бывшие и настоящие цари народов.

Увлечённость этого человека теорией и практикой творчества во внутриполитической и внешнеполитической жизни государства необычайна. Необычайно сильна и его вера в творческие силы народа. Его разум жил в рамках своего времени, понимая, что оно не даёт ему возможности творить историю «в белых перчатках». Потому судьба буржуев и слюнявых «интеллигентиков» ему была безразлична, как и судьба попов, путающихся у него под ногами.

Судьба не дала ему времени на то, чтобы разумом своим проникнуть в глубинную суть земного бытия, постигая смысл жизни, и увидеть его эволюционную тропу к своему Первоначалу. Не могу судить, способен ли был его разум от примитивного материализма подняться до философии всеединства в Боге, но с уверенностью могу сказать, что при положительном ответе на этот вопрос он и попов заставил бы жить в полном соответствии с тем, что они проповедуют. Слово у этого человека не расходилось с делами его и распространяло, в этом смысле, экспансию в практическую жизнь государства и мира.

Язык Гегеля — это язык академический, тяжеловесный, сложный, запутанный. Академический философский язык — это, прямо-таки, какой-то язык шпионских шифровок. Для кого пишутся эти шифровки? Простой человек их не поймет.

Философия Гегеля и иже с ним, конечно, по сути своего содержания достойна восхищения, но по хитроумной крендельности своего языка в той же степени достойна порицания.

Вся суть сей философии сводится к одному абзацу, требующему, конечно, разъяснения и развития в конкретике философских тем, но не в такой же степени, чтобы быть надолго кормушкой философскому цеху, наводящему тень на плетень в своих неисчислимых томах книг.