Всегда кто-то платит

– Зачем? – не поняла я.

– Мне надо его увидеть. Может, это в последний раз будет.

– Ты же ездила в больницу. Ничего с тех пор не изменилось. Я тебе и так все рассказываю. Ну, хочешь, я его сфоткаю на телефон и покажу тебе.

– Нет, я сама. Интересно, узнает он меня или нет? В больнице узнавал, ты помнишь?

– Да, ну и что? Тебе это так важно?

– Да нет, просто интересно. А про внуков спрашивает?

– Да он, когда здоров был, не спрашивал!

– Спрашивал, у меня.

– Ты мне не говорила. Может, тебе показалось?

– Нет. Он радовался, когда я приезжала. Я же это видела.

Мама настаивала. Тогда мы договорились, что я приеду к Елене, отправлю ее куда-нибудь, а в это время мама зайдет.

Я приехала. Елену не пришлось уговаривать – она тут же ушла в другую комнату. Я заглянула минут через пять – она уже спала. Я вернулась к отцу. Надо было его покормить – на тумбочке стояла тарелка с какой-то бурдой, которую наварила Елена. Не то что есть, нюхать это варево было невозможно. Я впихнула в папашу пару ложек и решила проверить шкаф – вдруг он заначку в шкафу спрятал? Уже собиралась встать, как он вдруг схватил меня за руку – сила у него оставалась. Не узнал меня. Че он там себе думал? Так он мне руку скрутил, я начала вырываться, он меня ударил. Ну я и схватила первое, что под руку попалось. Подушку. На лицо ему шмякнула да придавила. Я защищалась. Он же совсем был не в себе. Сумасшедший. Взгляд стеклянный. Он утих, я подушку сняла. Дышал он нормально, все хорошо было. Так, подхрипывал немного. Я ему дала воды попить.

Мама все-таки приехала. Как мы и договаривались, она не звонила в дверь. Я тихо ей открыла, чтобы Елена не услышала. Мама пробыла с отцом недолго – я уходила на кухню, чтобы им не мешать, и следила, чтобы Елена из комнаты не вышла. Потом проводила маму и тоже уехала. Елена так и спала у себя в комнате.

Елена

Я пошла в церковь, как советовали мне Эльвира и женщина из больницы. Мне там совсем не понравилось – было душно и многолюдно. Люди толкались. Может, Эльвире там и хорошо, а я начала задыхаться. Ни о чем другом думать не могла. Свечки поставила наобум – про иконы я ничего не знала. Еще подумала, что хорошо бы ввести такую услугу – пусть служащие церкви проводят экскурсии, рассказывают про иконы, подсказывают, кому из святых ставить за здравие, у кого что просить. Не все же знают. Я вот, например, ничего не знала. И настроение только испортилось. Надо было с Эльвирой пойти, как она предлагала. Она бы мне все объяснила. Но я думала, что это вроде как интимное дело. О чем я хотела попросить? Избавить меня от злости, от недовольства. Вот интересно, святые за это отвечают? За Толю я тоже поставила свечку. Под той иконой, где больше всего свечей горело. Отчего-то я решила, что там лучше. И за здравие тоже можно. Но то, о чем просила – не сбылось. Я так и не избавилась от своих плохих мыслей. Ушла разочарованная. Но я сама себя винила. Значит, все не так сделала, не так себя вела, неправильно просила. Чего я хотела больше всего? Не злиться. Просто не злиться – на свою жизнь, которая так сложилась. Разве это такая сложная просьба? Я не просила о выздоровлении мужа, зная, что это невозможно. Не просила дать мне денег на его лечение. Я не просила о чуде. Я всего лишь хотела, чтобы мне самой с собой стало легче. Чтобы я не съедала себя изнутри мыслями. Не обижалась на дочь. Я хотела вернуть себе легкость и избавиться от каждодневного, ежеминутного раздражения и злобы на весь свет.

Я просила дать ответ «за что мне такое»? Я что – такая особенная грешница, что мне достался больной муж? Не больше, чем остальные. Я никого не убивала, не крала. Какие там еще смертные грехи? Лень? Чревоугодие? Распутство? И что я должна была искупить? Чему научиться? Терпению? Прощению? Я и так терпела больше, чем нужно. Нужно было обойти на коленях десять раз церковь, начать поститься, совершить паломничество, вымаливать? Почему я? Пусть его бывшая жена ползает и вымаливает. Мне-то с чего? Кто мне Анатолий? Муж? Ну, если считать по канонам, то нет – мы не венчались. Близкий человек – тоже нет. Даже не дальний родственник.

Я думала тогда, что отец Ксении был для меня ближе, чем Анатолий. Он все-таки подарил мне счастье, пусть и кратковременное. Я его любила. Он был отцом моей дочери. Я его тогда часто вспоминала и думала, как бы себя вела, если бы он оказался на месте Анатолия. Да я бы землю ела, лишь бы ему стало легче. За Анатолия я не готова была есть землю. Он меня раздражал. Я испытывала только злость.