Всегда кто-то платит

Когда приехал Коля, Анатолий его узнал. И даже сам приподнялся. Обрадовался встрече. И самостоятельно дошел до ванной. Мне кажется, Коля мне не поверил тогда. Хотя я говорила, что мы уже сутки живем на полу. Я не знала, что будет дальше. Не знала, когда сорвусь. Но то, что сорвусь, чувствовала остро. Мне станет все равно – упал Анатолий или нет, вышел он из квартиры или нет. Я не пойду следом, не смогу пойти. Квартира превратилась в смесь лазарета, тюрьмы и общежития. Все ножи, вилки, ножницы я убрала подальше. Ручки шкафов перевязала бинтом, чтобы Анатолий не мог их открыть. Карниз я так и не повесила, так что окно оставалось «голым». Но Анатолию уже не мешал свет. Лампы, книжки, вазы, рамки с фотографиями я вынесла из его комнаты и перенесла в свою. В его комнате осталась тумбочка, заваленная лекарствами. Рядом лежали памперсы, пеленки. Я не понимала, как моя квартира за такой короткий срок могла превратиться в свалку, в больничную кладовку. На стене зияли следы от сорванного карниза. Стена рядом с кроватью была испачкана – Анатолий нашел ручку и рисовал какие-то письмена на обоях. Номера телефонов, имена людей. В квартире стоял нестерпимый запах больного человека, смешанный с запахом еды и испражнений. Анатолий мог выбить из моих рук тарелку с супом. Я стирала белье, но, видимо, плохо оттерла матрас – в комнате оставался кислый, мерзкий запах грязных тряпок. Убрать я не могла. Нужно было все вынести и заново сделать ремонт. Содрать старые обои, выбросить шкаф. Я мечтала о сиделке. Мечтала о том, что смогу выйти из квартиры хотя бы на пару часов. Мне нужна была передышка.

У нас с Аней случился конфликт. Когда Анатолий еще был в больнице, врач прописал таблетки. Эти таблетки снимали отек и позволяли Анатолию ходить, двигаться, разговаривать. Когда таблетки закончились, ему стало хуже – он лежал целыми днями, не вставал. Таблетки стоили очень дорого, их сложно было достать. И Аня все силы бросила на их поиск.

– Не надо этих таблеток. Я не могу, – попросила я ее, – пусть лучше лежит. Мне так спокойнее.

– Не спокойнее, а проще. Пусть лучше ходит, двигается. Без таблеток он быстрее умрет.

– С таблетками он сам себя не контролирует. Он уже сорвал карниз, гуляет по ночам. Я так больше не могу.

Аня промолчала. Она считала, что я хочу, чтобы мой муж, ее отец, побыстрее умер. А я считала, что, если будет еще один курс препаратов, я сама выйду в окно. Мы так и не смогли договориться. Аня привезла эти таблетки. А я их не давала Анатолию. Мы обе делали вид, что того разговора не было.

В очередной приезд Ани Анатолий начал ей на меня жаловаться.

– Не могу здесь жить, – сказал Анатолий дочери. Видимо, он ее узнал, хотя я в этом сомневаюсь. За кого он ее принял в тот день? За сестру? За мать? Возможно, он считал, что живет на съемной квартире, как жил в начале своего первого брака. А меня считал хозяйкой этой квартиры. – Разве ты не чувствуешь запах? Надо уехать отсюда. Она завела кошек и все время пахнет кошачьей мочой.

– Здесь нет кошек, – ответила Аня.

– Сейчас нет. Она их перед твоим приездом выгоняет. А вечером они все собираются. Ночью троих видел. Кошачья шерсть повсюду.

– Хочешь, я окно открою?

– Она заколотила окно. Не откроешь.

Окно я и вправду заколотила гвоздями. Я боялась, что он откроет раму. Аня опять посмотрела на меня как на предательницу. Неужели она думала, что я завела кошку, которую выгоняю на улицу? Господи, тогда все сходили с ума. И я первая.

А потом я потеряла и Аню с Колей. Они приехали утром. Я была в полуобморочном состоянии и с вечера не заходила в комнату Анатолия. Мы зашли вместе. На лице Анатолия лежала подушка. Аня бросилась к отцу и сняла подушку. Он тяжело задышал. Тогда они решили, что это сделала я. Нет, они ничего мне не сказали ни тогда, ни позже. Но Аня смотрела на меня как на убийцу. А что я должна была делать? Оправдываться? Убеждать в том, что я не хотела задушить собственного мужа? Что не я положила ему эту подушку на лицо? Он ведь не умер. Если бы я хотела его задушить, то, наверное, придавила или что там положено делать? При всем желании, я не могла убедить ее в том, что не желала смерти Анатолию. Потому что это было бы неправдой. Я желала. Скорой, безболезненной смерти, во сне. Но я бы никогда… не смогла бы… Да он сам желал себе смерти, когда рвал на себя фрамугу окна, когда неожиданно выходил на проезжую часть, вырывая свою руку из моей. Он сам положил себе эту подушку на лицо. Может, ему мешал шум, который звучал только в его голове. Но не я! Я никогда бы так не сделала!