Всегда в бою

Из опроса тех же пленных выяснилось, что еще в ночь на 5 августа их командование перегруппировало войска для нового наступления. Таким образом, наш удар совпал по времени с ударом противника. Отсюда и ожесточенность борьбы, завязавшейся в тот день западнее Биржая. Здесь, на ограниченном пространстве, две ударные группировки, сойдясь, что называется, лицом к лицу, стремились опрокинуть друг друга и полностью овладеть боевой инициативой.

Кончался второй день нашего наступления. За тридцать часов почти непрерывного боя мы продвинулись лишь на 8–9 километров, да и то на узком участке. Между тем радиограммы от Кудрявцева становились все более тревожными. Противник сжимал кольцо вокруг 357-й дивизии, ее артиллеристы вынуждены экономить снаряды, стрелки — патроны. Запасы продовольствия иссякли.

— Держись, Александр Георгиевич! — говорил я Кудрявцеву. — Сегодня летчики Папивина сбросили тебе сухари, сахар, табак и прочее. Получил?

— Получил, но мало, — ответил он. — Часть грузов не отыскали. Тут ведь лес да болота. А летчикам прошу передать благодарность от пехоты. Хорошо прикрывают нас с воздуха, сбили несколько «юнкерсов».

Он замолчал, но я знал, о чем думает командир дивизии, о чем хочет спросить.

— Танковый и два стрелковых корпуса идут к тебе на выручку, — сказал я. Жди встречи, держись!

— Ждем! — ответил он и опять не спросил, когда именно ждать встречи с деблокирующими войсками. Не спросил потому, что был он выдержанный командир и знал: этот вопрос сейчас. лишний.

А у меня голова раскалывалась от нервного напряжения. Несмотря на все усилия войск, наступление затухало. Я мучительно думал: «Как сломить противника? Как отыскать слабое место в его боевых порядках?»

Позвонил генерал Баграмян:

— Что нового?

Я доложил о потерях в танках, о целесообразности прекратить танковые атаки…

— Надо выработать новое решение.

— На-до? — с ударением переспросил Иван Христофорович. Он не любил этого слова. Оно и в самом деле какое-то неопределенное.

— Работаю над решением, — поправился я. — К докладу еще не готов.

— А в принципе? В принципе, что думаете делать? — настойчиво повторил командующий.

Мне нечего было ему сказать. Горло пересохло, но я заставил себя ответить, что и в принципе никакого стоящего замысла пока нет.

— Разрешите доложить через час?

— Хорошо! — согласился он. — У меня на КП Михайлов[91]. Ждем вашего доклада.

В тот час на моем командном пункте были и командующий артиллерией Н. М. Хлебников, и командующий бронетанковыми и механизированными войсками К. В. Скорняков, и другие генералы и офицеры управления 1-го Прибалтийского фронта. Они слышали весь разговор. Когда я положил трубку, воцарилось молчание. Я обратился к самому старшему и по возрасту, и по боевому опыту — к генералу Хлебникову.

— Что делать, Николай Михайлович?

Он не торопился с ответом. Наконец сказал:

— Трудная ситуация. Была бы у меня под руками артиллерийская дивизия прорыва да эшелон с боеприпасами — был бы и совет. Реальный! А вообще-то ты, командарм, поменьше надейся на советы. Тут нужно самому думать. Кто бы и что бы ни посоветовал, решение примешь ты и ответственность вся на тебе…

Заходящее солнце косым лучом легло на карту. Еще час — и падут на передний край летние сумерки. Канонада уже стихала, напряженный день подходил к концу… Сейчас мне трудно вспомнить, как именно, с каких деталей или, наоборот, из каких обобщений начало вдруг вырисовываться новое решение. Все размышления в конечном счете сводились к одному: в создавшейся боевой обстановке разгромить противника можно только неожиданными для него и очень решительными действиями.

В чем основное преимущество фашистской группировки? В плотной и хорошо организованной противотанковой обороне. Именно она лишает нас возможности использовать превосходство в танках. А если нанести массированный танковый удар ночью?

Противник, как и мы, сильно утомлен дневным боем. Тем не менее, зная нашу приверженность к ночным боевым действиям, он вынужден готовиться и к ним. Он ждет, что, как и вчера, советские танки с наступлением темноты продолжат атаки небольшими группами вместе с пехотой, не отрываясь от ее боевых порядков. Такая тактика ночных действий соответствует нашим уставным положениям, фашистам она не внове. Танковой же атаки крупными силами на широком фронте, вне дорог, по низменной местности с ее болотистыми лугами, ручьями, озерами, противник, конечно же, не ждет.

Высказываю эту мысль начальнику штаба. Федор Федорович Масленников хмурит брови. Танковым корпусом? Ночью? Большой риск. В кромешной тьме командиру трудно управлять боем. Разбредутся машины, потом не соберешь.

— Прикажу атаковать с открытыми люками, с зажженными фарами.

— Фашист и ударит по фарам.

— А неожиданность ты сбрасываешь со счета? Психологический эффект?