Всегда в бою

Да, комиссар делит с ним все радости и горести, словом и делом воодушевляет людей, наконец, он может быть и всегда бывает таким, каким мечтаешь быть ты сам. Он, сидя с тобой рядом в холодном окопе, под осенним проливным дождем, умеет отказаться от согревающего глотка спиртного. В зимнюю стужу он сбросит с себя полушубок, чтобы прикрыть им раненого. Он первым поднимет в атаку залегший батальон и последним останется у пулемета, прикрывая отход. Словом, комиссар — это тот, с кого ты берешь пример и в буднях армейской жизни, и здесь, на войне.

Политработников 78-й стрелковой дивизии я всегда видел и знал именно такими людьми. Они высоко пронесут по полям сражений традиции комиссаров гражданской войны, неписаные законы чести партийца и солдата. В их трудной работе не было мелочей, и в ту ночь перед боем я, видимо, неудачно пошутил, сказав Бронникову: «И сам ты, комиссар, фронтовую норму не выполняешь, и другим не велишь».

Шутку Михаил Васильевич любит и понимает, а тут промолчал. Так, молча, легли спать, молча ворочались в бессоннице.

Казалось, закрой глаза, провались в сон. ан, нет! И до чего ты длинная, ночь перед боем! А хлопотливый день мелькнул — не успел оглянуться.

Итак, утром наступаем. Холодок в сердце: все ли сделано до конца? Точнее, все ли сделал, что мог? Кажется, все. На главном направлении — капитан Иван Никанорович Романов. О нем можно' сказать: светлая голова, неукротимая воля. Стену проломит, а в село Михайловское ворвется с батальоном. Справа — батальон капитана Борисова, слева — батальон капитана Кузичкина. Так мы построили боевой порядок 258-го стрелкового полка. Вернее — перестроили. Ведь одно дело — обороняться на Озерне, другое — наступать через нее.

Артиллерия тоже перегруппирована. В боевые порядки пехоты выдвинуты батареи противотанковых пушек, поближе к передовой подтянут тяжелый гаубичный дивизион. Завтра лавина двухпудовых снарядов накроет траншею противника. Пехота рванет через Озерну. Речка эта мелкая, и ее форсирование для нас не проблема.

В чем же она, проблема? Зря ты мучаешься, комдив. В конце концов это просто глупо — не спать перед боем, мечтать о несбыточном — о том, чтобы ударить через Озерну не полком, а всей дивизией, нанести удар по фашистской обороне всей мощью нашего артиллерийского огня.

Телефонный разговор со штабом армии, состоявшийся поздно вечером, сперва обнадежил меня. Генерал Малинин сообщил, что по приказу командующего фронтом дивизия полностью вошла в состав 16-й армии. Я тотчас же предложил использовать для удара на Михайловское и другие стрелковые полки — 40-й и 131-й, ввести в дело кроме 210-го гаубичного и 159-й легкий артиллерийский полк.

— Нет! — возразил Малинин. — Это частная операция. Поймите — операция с ограниченной целью. Командарм разрешил вам использовать еще один батальон. Как резерв.

Что ж, все верно. Время теперь трудное. Надо считать батальоны: свои потому что их мало, вражеские — потому что их много. Помнится, какой-то великий полководец говаривал: «Чужие батальоны легче сосчитать после сражения. Когда они сложат оружие».

Им, великим, все было по плечу. И громкие победы, и звонкие афоризмы. А мне, командиру дивизии, хотелось бы иметь на учете каждый фашистский батальон, что стоит против полка Суханова.

Еще в полдень разведывательный батальон капитана Ермакова начал поиск на широком фронте. Группы разведчиков ушли за линию фронта. Вечером комбат доложил: в селе Михайловское — до тысячи гитлеровских пехотинцев, танки (число не установлено); в Федчино — артиллерийская батарея; в Покровском силы не установлены.

Сведения скудные. Они получены путем разведки наблюдением. А нужен пленный — штабной офицер или, на худой конец, писарь, «Постарайтесь, ребята. Ведь вы отменные сибирские охотники. Скрадите «языка» хоть к утру…» Так, с думой о разведчиках, уже под утро, я крепко заснул.

* * *

Поздний ноябрьский рассвет встречаю на НП Суханова. С Озерны плывет туман, западный ее берег встает серой стеной. А над ним, как перст указующий, торчит церковная колокольня в Михайловском. Вчера разведчики засекли на верхней ее площадке, в проеме, блеск стеклышка. Дежурят фашисты. Щупают наш берег окулярами стереотруб. Надо сбить. Командир 210-го гаубичного полка майор Покрышкин уже пристрелял все нужные ориентиры. Ждет только сигнала.

Рядом со мной — двое: Суханов и начальник артиллерии дивизии майор Погорелов. Он крепко, так что побелела кисть руки, прижимает к уху трубку полевого телефона. Время от времени кидает взгляд на часы. Суханов, наоборот, недвижим.

— Семь тридцать! — докладывает Погорелов. — Разрешите?

— Да.

— Огонь! — командует он в трубку.

Далеко за спиной, у деревни Денисиха, раздался залп тяжелого дивизиона, ударили и легкие полевые гаубицы. Дымные столбы взметнулись на западном берегу Озерны. В артиллерийский хор включились минометы, потом противотанковые пушки. Эти бьют прямой наводкой — по блиндажам и пулеметным гнездам.

Минуты бегут. Вот грузно шевельнулся Суханов. Взвесил на ладони карманные часы-луковицу. В грохоте артиллерийской канонады слышу его голос: