Всегда возвращаются птицы

Изу не отпускала растерянность, грызли вопросы. Спросить не осмеливалась, не знала, с чего начать, и Ниночка не торопилась. Надкусывая блинчик, застонала от наслаждения:

– М-м-м, вкуснотища! У беременных, говорят, всякие прихоти, а я до сегодняшнего дня не страдала, но зашла в «Шоколадницу» на Октябрьской и поняла, что дико соскучилась по ее фирменным блинчикам.

…Роскошно сервированный стол, торт с неведомыми цукатами, домработница Марина, стирающая в машинке целлофановые пакеты… Кажется, вечность прошла с тех пор, как Ниночка вела себя грубо и вызывающе, выглядела смелой, раскрепощенной, но такой зависимой от барского, как девчонкам казалось, комфорта… Теперь она не переставала удивлять.

Теплая невесомая ладонь легла на Изину руку.

– Прости, что я с тобой тогда не попрощалась. Все у меня в ту осень как-то жутко закрутилось, поменялось: поскандалила с родителями, жила у школьной подруги. Потом поселилась у Валентина Марковича в холостяцкой квартире, а он на время перебрался к своим. Работала, не поверишь, посудомойкой в заводской столовой, нянечкой в детском саду… В общем, кошмар. Мне и в голову не приходило, что ты себя казнишь.

Кровь бросилась Изе в лицо.

– Я… как я могу не каз… В этой… кляузе все было подготовлено без меня, но ведь я подписала…

– М-да. – Ниночка помедлила. – Похоже, я и тут виновата. Сколько Андрей ни выбивал из меня дурь, так эгоисткой и осталась. Представляю, как ты извелась. Почему-то думала, что тебе все известно про подстроенный над тобой «суд».

– Как – подстроенный?

– Парторг с Лариской разыграли спектакль для твоего перевоспитания.

Иза не могла поверить. Рой потрясенных мыслей мельтешил, путался: Ниночка лжет, сочиняет зачем-то… И вдруг встрепенулись, донеслись до ушей памяти слова декана из того тяжкого дня: «Довольно представления».

– Моя подпись никому не была нужна?!

– Конечно нет. Андрея отчислили утром, а с тобой «разобрались» днем.

– Да, днем… Кто сказал?

– Ну, ты же в курсе, что декан – мой дядя. Он рассказал папе, а папа чуть позже – мне. Дядя в красках описал Ларискино выступление. Ругал себя, что пошел на поводу. Вначале-то не соглашался на такой «педагогический прием», но Блохин сумел уговорить. Может, и припугнул чем-то. В печенках у всех сидел, рады, что избавились.

Иза опустила лицо в ладони. Значит, не праведность была причиной взыскательности Бориса Владимировича, и Лариса со своим карьеристским рвением подвернулась ему как нельзя кстати. Хотя вряд ли догадывалась, что он просто ее использует… Но на чем же все-таки основывалась столь активная неприязнь парторга к Изе – на антипатии к ее внешности, национальности, к каким-то чертам ее характера? Если собрать вместе преследующие Изу события, связанные с Блохиным, все его отдельные слова, фразы, «расстрельные» взгляды и соединить в дедуктивную цепь, проступит ли истинная подоплека его отношения к девушке, которую он в лицо не видел до ее появления в институте?

Непреодолимый жар поднимался к глазам.

– Форточку открою? – спросила Ниночка, и в комнату ворвался весенний птичий грай. – Да забудь ты об этой инквизиции! Ты никого не предала, Андрею все равно бы не дали учиться. Блошка грозился выгнать Ксюшу из института, если не подпишешь, так ведь?

– Да, – глухо проговорила Иза сквозь пальцы.

– Блошка – гэбист, ломать умеет. Практика, должно быть, богатая. Бумажку с твоей подписью дядя сжег, не переживай.

…Не переживай. Верно, ни к чему ломать голову над чьими бы то ни было мотивами ненависти. Может, когда-нибудь все прояснится само собой и предстанет отчетливо, как загадка рассекреченного кода.

– Иза, я ездила к Андрею в армию. Осенью он вернется со службы. Мы с ним не зарегистрировались еще… не обвенчались… Но я живу в Перми с его мамой. Она мне работу нашла отличную – перевожу с французского технические тексты. Ходить никуда не надо, если что – телефон под рукой. Вера Геннадьевна чудесный человек, мы с ней душа в душу, вот только со здоровьем у меня не очень, а здесь папин друг-профессор, поэтому решили, что рожать мне лучше в Москве. Даже если у нас… у меня с Андреем семьи не выйдет, останусь с Верой Геннадьевной.

Взглянув полувопросительно, Ниночка весело защебетала о Пасхе и принялась описывать рецепт какого-то необыкновенного медового кулича.

– Это Андрей меня печь научил. У него же, за что бы ни взялся, все получается красиво и сразу, только способностей своих не признает. Шутит, что переболел тщеславием, когда не взяли документы в ИМО, иммунитет приобрел на всю оставшуюся жизнь. Сама знаешь, как он счастлив, если хорошо тем, кто с ним рядом. Будто не для себя – для друзей живет…

Ниночка и гордилась Андреем, и жаловалась с легким кокетством, а имя произносила с такой нежностью, что у Изы замирало сердце. Еще бы Иза не знала, как ему нравилось отдавать! Книги, вещи, деньги, если они у него были. Себя. Радость за близких друзей и сострадание отражались в Гусеве открыто, как в зеркале. Он, конечно, и сейчас остается тем же незамутненным, ранимым «гуттаперчевым мальчиком». Не в прошедшем времени. В прошедшем он только для нее.