Пока мои пальцы давили на кнопки, в голове пронеслась какая-то семантическая буря, отдаленно напоминающая цунами рекламных пауз. Из этого вихря мне удалось понять следующее: стоило мне только пообщаться с покойником, так сказать, пойти по его следам, как из-под ног моих уплыла платформа прочного пессимизма, на которой я безрадостно ожидал неизбежного конца. Все было просто и понятно. Или непонятно, но это ничего не меняло: пессимизм надежно защищал меня от жизни. И вдруг эта броня, эта платформа стала давать трещину и уплывать. Я похож был на беспечного рыбака, твердо стоящего на хрупкой льдине, напоминающей платформу, которую, вопреки всем прогнозам, унесло в открытое море. Я не то чтобы потерял чувство уверенности; просто оно оказалось глупым и ненужным. Я не потерял почву; просто почва поплыла. Мелькнуло опасение за сохранность моего рассудка.
– Алло, алло! – между тем беспокоилась Оля.
– Минское время 17 часов 37 минут, – скучным казенным голосом проскрипел я. – Вас ждут уже ровно 37 минут и 37 секунд, миледи.
– Но я не знала, что меня ждут, – растерянно сказала Оля. – Разве мы договаривались?
– Нет, не договаривались. Но я подумал, что от знаменитой женской интуиции невозможно скрыть… Короче говоря, просто оказалось, что ты мне нужна. Я это понял 37 минут тому назад. Уже 38. Время летит. Скоро будет 39.
– Я не знаю, что мне делать. Глубокие и серьезные отношения, которые не имеют перспективы, – разве это нормально? Я устала… Я не знаю, чего хочу я и чего хочешь ты.
– Последние новости информационных агентств мира бегущей строкой, – равнодушно бубнил я, стилизуя свои откровения под рутинный треп телевизионного диктора (почему-то именно того, который мне особенно не нравился, молодого, красивого брюнета). – Некто господин N. пообещал своей возлюбленной (размер груди 37, ноги стройные, хрустальных башмачков не носит; особые приметы: малахольная), что съест свою шляпу, если их отношения окажутся серьезными и глубокими, это во-первых; а во-вторых – и это главная мировая новость – если возлюбленная г. N. не окажется у него в постели через сорок минут, он съест и ее. Присылайте нам сообщения на сайт три дабл ю, собачка, киска-брыска. Серый волк и Красная шапочка.
– Подожди. Ты не веришь, что между нами возможны серьезные отношения?
– Я боюсь в это верить. Я как-то не готов к этому.
– Ну да, тебе ведь всего-то сорок три годика. Куда спешить? А что это за размер груди такой – 37?
– Большой.
– Таких размеров не бывает.
– Мне всегда казалось, что 37 – это очень впечатляюще. Это даже больше нормальной температуры человека.
– Ты ошибаешься. А зачем я тебе нужна, господин N. (тут она назвала меня по имени и очень ласково; это меня удивило, потому что мне казалось, что мое имя не может быть подвержено сентиментальным трансформациям)?
– Честно?
– Нет, честно не надо. Боюсь, твоя честность все испортит.
– Тогда я совру. Ты чем-то напоминаешь мою первую любовь.
Я сказал правду, разумеется, но сказал то, что мне пришло в голову только сейчас. В режиме реального времени.
– Ты врешь красиво и печально.
– Я стараюсь.
– Ты правда меня съешь?
– Честно?
Оля задумалась и ничего не ответила.
– Постараюсь быть у тебя через полчаса.
С Олей мне было так хорошо и при этом как-то буднично хорошо, само собой хорошо, что в чувствах, которые связывали нас, я не усматривал ничего необычного. Я, если честно, и чувств никаких не усматривал. Все было просто и естественно. Пока она добиралась до меня, я выскочил на улицу и купил в ближайшем цветочном киоске розы сорта «Гейша», многолепестковые бутоны которых поразили меня своими интимно приоткрывшимися кратерами и волнующей пестротой окраса. Ей-богу, в этот момент о себе я думал больше, чем об Оле. Мне было приятно удивить ее (почему-то знал, что она удивится, – и она меня не подвела: она удивила меня своим удивлением; она заплакала…), мне было приятно делать ей приятное. Даже проклятая привычка называть вещи своими именами и портить себе вечера, мало-мальски напоминающие праздник, не мешала мне на сей раз. Это было новое для меня состояние, но я легкомысленно не придал ему значения, ибо я не ждал уже ничего нового от жизни.
Оленька удивительно напоминала свежий, целомудренно свернувшийся бутон, источающий нежно-терпкие ароматы, надышаться которыми было невозможно. Прохладная, казалось, влажная кожа, влажные губы… Прелесть. Меня затягивала розовая бездна, которая волшебно отшибала мне мозги. Я, почему-то, принимал это как должное – то ли благодаря эгоизму своему, то ли не ценя того, как мне было хорошо. Олю я краешком сознания воспринимал как гейшу, девушку на час в буквальном смысле (акцент на времени). Пройдет час – и она уйдет из моей жизни. Как Светлана, Маргарита, да мало ли еще кто… Может, ей будет так же хорошо с кем-нибудь другим. Зачем себя обманывать?
Не знаю, что испортило наш праздник: Олино преждевременное любопытство или моя первобытная честность.
– Тебе было хорошо? – спросила она, особенной интонацией намекая на то, что нам было как-то особенно хорошо.
– Конечно, – вежливо отозвался я.