Всего один век. Хроника моей жизни

С домиком я рассталась без особых переживаний. Со временем стало трудновато носить воду из дальнего колодца, постоянно затыкать в окнах щели, через которые хлещет дождевая вода, или ездить на машине, у которой бывают свои капризы, в Истру на рынок за провизией. Садик все больше зарастал бурьяном, домик начинал требовать забот и ухода, на что не было ни достаточно сил, ни достаточно денег. Деньги, как ни парадоксально, помог мне заработать именно этот маленький серый домик с бордовым крыльцом и столиком у окна. На тот год и день его миссия и, наверное, миссия Фредика были выполнены. Мои главные планы — Авельянеда и Маркес — тоже.

Неустанный зов Аргентины

Вторая половина 1990-х годов прошла под знаком позднего Ельцина. Он легко вошел в роль самодержавного царя-батюшки, а затем, войдя во вкус, стал чаще прежнего поднимать бокал за здравие «дорогих россиян» и радостно принимать «парад суверенитетов».

Тихий распад страны — иногда под громкий салют криминальных выстрелов — продолжался. Всяк хотел обогатиться по своим способностям и потребностям: кто растаскивал машины по деталям, кто присваивал заводы и нефтепромыслы; кому досталось много, а кому, увы, очень мало.

Разгул свободы возрождал революционную ненависть пострадавших к родным нуворишам. Не к богатству, а к ставшим богатыми за счет народа, Хозяина земли и всего, что на ней находится. Но едва ли кто-либо из народных дедов и прадедов сидел сложа руки в 17-м году. Гениальный ленинский постулат «Грабь награбленное» обеляет историю на все времена. Справедливость — это голограмма.

Горячий правитель шел напролом вперед, обтесывая Совдепию топором а ля европейских реформ и одновременно наводя на свои новые сани глянец старых символов Российской империи.

На фоне трагической неразберихи и дикого приволья, рождавших российский частный капитал и свободу, ширилось влияние коммунистов. С экрана телевизоров Зюганов, блистая лысиной и красноречием, убеждал людей вернуться в светлое прошлое. Однако президентские выборы 96-го года он Ельцину проиграл. Русские люди, чья неизбывная надежда на лучшее будущее въелась в плоть и кровь, предпочитают всегда смотреть за горизонт.

Пришлось голосовать за Ельцина: выбор был невелик.

Как бы там ни было, на обывательском уровне жить стало интереснее, жить стало сытнее. Все зашевелились, опомнились, огляделись и стали вживаться в новизну.

В начале девяностых рядом с моим домом на Ленинском проспекте была захудалая булочная, торговавшая белыми батонами и черными буханками. Во второй половине девяностых ее помещение занял аккуратный продуктовый магазин, в котором чего только нет: какая там Мексика, какая Аргентина! И не надо за ветчиной, копченостями и прочей рыбой в Елисеевский магазин на Тверскую, как бывало, гонять или в очередях маяться. Не верилось, что мы с кузиной Лялей в 91-м, в день кончины СССР, котлетками из гуманитарной колбасы лакомились.

Моя пенсия «Ветерана труда» меньше, чем у ветеранов войны и других привилегированных категорий старых советских граждан, но мои добрые «знакомые гении» вскоре стали регулярно поддерживать мое денежное довольствие на должном уровне.

Кончилось, слава Богу, прежнее бегство от страха и моя вечная погоня за достатком.

В конце 95-го года мне надо было бы отпраздновать свое семидесятилетие, как это сделала моя школьная подруга Тамара, но отмечать этот юбилей не было никакого желания. И я пригласила к себе только одну Тамару с ее третьим мужем. Стол был очень неплох: деликатесы, пирожки, вино, а Тина соорудила даже медовый торт по торжественному случаю.

У меня в квартире поселилась Тина. Это случилось неожиданно и для нее, и для меня.

Осенью 94-го во время празднования сорокавосьмилетия Марины (дочери тети Милуши Артемовой-Потоловской) ко мне подсела милая барышня лет за тридцать. Красивое личико, умная речь. Оказалось — внучка Льва Потоловского (маминого приятеля юности). Приехала из Грузии, где осталась ее большая семья, в Москву на заработки. Живет у знакомых и вроде бы собирается вернуться. Вдруг как-то сами собой у меня вырываются слова: «Приходи ко мне жить»…

И стала со мной жить-поживать Тина Романовна Потоловская-Бускивадзе, добрая, прямодушная и норовистая дочь Грузии, не обремененная знанием жизни где-то еще под другой крышей, кроме родного крова.

Мне тоже не думалось, что так трудно впустить в свой десятилетиями складывавшийся мир привычек и вещей незнакомого человека, близкого лишь исторически, по бывшей на слуху фамилии. Очень было странно видеть у себя дома чью-то крупную фигуру, по-свойски гремящую посудой на кухне и прихорашивающуюся перед зеркалом в маминой комнате. (В старой квартире я не смогла бы даже ангелу открыть эту комнату).