Вселенная любви

Высокая морская волна ударила о прибрежные камни, и Петр едва успел поднять компьютер над пенящимся потоком солёной воды. Экран погас, догорающий костёр зашипел, а наши герои очнулись со словами – «наваждение». Они посмотрели на проступающие среди травы камни угасшего в XV веке окончательно под копытами степной тюркской конницы Херсонеса и постарались отыскать место, в котором две с половиной тысячи лет назад дорийцы установили скульптуру Артемиды.

– Богиня тут, я чувствую это, – говорила Кристина, внимательно осматриваясь – но она прячется от досужих глаз и не чистых рук. Она в рост человека, изваяна гением из ослепительно белого мрамора, и она переживёт века и тысячелетия. Зодчий эпохи императора Юстиниана скрыл богиню под одной из христианских базилик, и это либо мыс полуострова, либо самое высокое место города.

В эти мгновенья на ощутившую общность с незримым предшественником художницу снизошло вдохновенье. Краски легли на холст и, казалось, в мастера вселился демон, овладевший её кистью и сознаньем. Потрясённый Петр, распластавшись на глыбе известняка, молча наблюдал за происходящим не смея шелохнутся. Темно синее море, голубые небеса с белыми облаками, каменистый берег и опаленная солнцем зелень, и на фоне этого великолепия ослепительно белый Херсонес, со святилищем в центре и мраморная фигура Артемиды – всё это легло на холст неуловимыми мазками необыкновенно талантливой кисти легко и естественно, и тут же наполнилось воздухом и жизнью.

Несколько часов Кристина работала в абсолютной тишине и само пространство невидимыми крыльями укрывало её от постоянно меняющегося мира. Лишь ветру позволено было касаться её вьющихся на соленом морском ветру волос. В эти часы Петр рассмотрел в художнице сверхъестественное, божественное начало. Он впервые увидел Кристину за большой творческой работой, и пережил потрясение от восприятия её скрытой от окружающих одержимости.

Кристина смешивала краски и казалось бесстрастной. Поток чувств увлекал её в далекую от обыденного людского восприятия реальность. Художница отдавалась чувству жертвенной любви к своему искусству и ей удавалось невероятное. Она касалась кистью полотна, внимательно смотрела на него и преображалась в удовлетворении, а пространство вокруг её едва заметно колеблющейся, подобно струне, совершенной фигуры охватывало золотое сияние. Петр понял, что видит нечто необыкновенное. Это удивительное сочетание всесокрушающей творческой мощи и абсолютной беспомощности детской непосредственности.

Наконец, на закате солнца, художница положила кисть на мольберт и со стоном опустить на разосланное на известняковой глыбе покрывало. От изнеможенья по нежным щекам Кристины катились слёзы. Запылал костер. Стемнело. Волны пенясь ласкали камни. Художница отрешилась от реальности, впав в забытье. Закрыв прекрасные глаза, она легла на спину, раскинув руки.

– Краска должна просохнуть, следи за погодой, дождь не допустим – шептала Кристина.

Взошла луна. Южное небо украсили яркие звёзды. Проступил контур Млечного Пути. Ночь была светлой и теплой, а море ласковым. В полночь Кристина, проснувшись, поднялась, потянулась как кошка прогибая спину и разделась донага. Тело её было совершенным, пропорции божественны, как у статуй античности. Пётр, оставаясь у укрытого тканью полотна, безотчетно охраняя его, не отводил глаз от необыкновенной спутницы.

Любуясь ночным южным небом, с его яркими звёздами, Кристина сказала.

– Я ощущаю, как художник, что звёзды и галактики постоянно говорят друг с другом, по-своему, используя свет и звуки и эта симфония означает, что наша вселенная является вместилищем духа и разума.

– Пожалуй – согласился Петр.

– Идём купаться – восполнив силы сном, Кристина смеялась, потрясая над головой руками, как счастливый ребенок – ты подарил мне вдохновенье, и я перед тобой в долгу.

А Петр по-прежнему не верил в происходящее. Она казалось ему сном. Наконец он задрожал.

– Купаться. Не заплывай далеко. Я тебя не вижу.

В воде наши герои, обнявшись, затрепетали. Кристина растаяла в крепких руках своего избранника. Ночь прошла как одно мгновенье. Словно и не было её. Насытиться ею было невозможно. На расцвете Кристина и Пётр заснули в полном изнеможении. Казалось скрытая полторы тысячи лет назад Артемида встала из-под плит и плинфы христианской базилики и, подняв белоснежную руку с копьём, хранила сон влюблённых и сохнущее полотно на мольберте до той поры пока вездесущие чайки на расцвете не устроили из-за рыбы гвалт.

Так ещё одна история любви была вписана в невидимые скрижали великой театральной сцены, помнящей аргонавтов, Геродота, диких свирепых тавров, скифов, сарматов, римские легионы, готов, гуннов, монголов, татар, турок, запорожских казаков, русскую аристократию с Долгоруким-Крымским, Суворовым и Потемкиным.

– Знаешь в чём тайна творчества,– просыпаясь прошептала Кристина Петру, кусая его за ухо полное песка – это переселение не видимых нами сущностей. Ты в них, а они в тебя, и произведение оживает. Впрочем, объяснить это сложно. Слов для этого маловато.