Закончилась война, театр вернулся в Ленинград. Якобсон думал, что к поставленному им в Казани балету уже не вернуться. Однако случилось иначе: в Кировском заинтересовались «Шурале
». Последовали переделки, в частности композиторы Валентин Власов и Владимир Фере сделали новую оркестровую редакцию. Изменилось и название – теперь балет назывался «Али-Батыр» (позже снова вернули «Шурале»), и поставить балет позволили Якобсону.Премьера прошла с оглушительным, невероятным успехом. Заглавную партию в очередь исполняли замечательные характерные танцовщики (а потом и балетмейстеры) Игорь Бельский и Юрий Григорович. Кстати, во многих книгах о балете чаще всего можно увидеть фотографию Григоровича – Шурале. Прекрасный прыжок и выразительное тело (а тело, по выражению Якобсона, «должно говорить»).
Как складывалась жизнь Якобсона в театре? Если коротко – неидеально. С одной стороны – суперпрофессиональная труппа, но с другой – работать с артистами тяжело, и признают его далеко не все. На репетициях он мог рявкнуть: «Мне не нужна
классика». В интерьерах Кировского он выглядел чужаком в своем заношенном свитере и простых брюках. Он не ходил на худсоветы и со многими был на ножах. Какой-то остряк из труппы сочинил:На сцене слышен страшный стон,Балет там ставит Якобсон.Мелькают руки, ноги, лица,Идет гран-па на ягодицах!Однако «Шурале
» («Али-Батыр») в 1951 году получил Сталинскую премию – это было невиданное признание для вечно гонимого художника.Гром грянул среди ясного неба. Несмотря на абсолютный успех и – гром литавр – Сталинскую премию, одна из центральных газет напечатала статью А. Андреева «Космополит в балете». Автор представил Якобсона-хореографа врагом классического балета, «формалистом» и «леваком». Из Кировского пришлось уйти… Более того, произошло невероятное: «Шурале
» оставили в репертуаре, а Якобсон не мог даже войти в театр. Было невыносимо, он оказался на мели, выручала только зарплата жены, которая танцевала в Кировском.В 1952 году Якобсон поставил «Сольвейг
» на музыку Грига для ленинградского Малого театра оперы и балета (или старонынешнего Михайловского), а потом уехал в Кишинев – его пригласили на должность хореографа в ансамбль народного танца «Жок», но с одним условием: постановки должны быть анонимными. И он согласился – просто не было выбора. «Зрители восторгались ароматом, подлинностью народных молдавских танцев, их первозданностью, но никому и в голову прийти не могло, что все они поставлены… Леонидом Якобсоном, – пишет Плисецкая в своей книге “Я, Майя Плисецкая”. И добавляет: – Стилист он был виртуозный».Очередная «черная полоса», к счастью, длилась недолго. В 1954 году было решено перенести «Шурале
» в Большой театр. Обычная практика того времени: новые спектакли рождались на сцене Кировского, а потом благополучно перебирались в Большой. Так было с балетами «Пламя Парижа», «Ромео и Джульетта», «Лауренсия»…В Большом премьера состоялась 29 января 1955 года, и главную женскую партию – Сюимбике – исполнила Майя Плисецкая. Это было дивное исполнение! В своих воспоминаниях о работе с Якобсоном Майя Плисецкая писала: «У Якобсона на каждую ноту – движение. Это хореограф, помеченный Богом. Он предлагал несметное количество вариантов, его фантазия бездонна. И всё – тут же, тотчас, без домашних заготовок. Импровизировал почти по-моцартовски. Это не значит, что он не настаивал на неукоснительном следовании своему тексту. Настаивал, да еще как! Был упрямцем и педантом, но импровизатором и фантазером одновременно. Как уживалось все это в одном человеке – непонятно».
После «Шурале
» они еще не раз встречались, получая взаимное удовольствие от совместной работы.Наступил 1956 год, знаковый для Якобсона. Снова он работает в Кировском, да еще над каким балетом – «Спартак
». Сначала поставить балет предложили Вахтангу Чабукиани, но он отказался. И тогда Федор Лопухов, художественный руководитель балетной труппы, позвал Якобсона. Не сказать, что «Спартак» был идеей Лопухова. Николай Волков написал либретто по заказу Большого театра. Большой хотел видеть на своей сцене исторически достоверный драмбалет в духе времени. Сюжет подходил идеально: героическая личность – Спартак – борется за свободу угнетенных. Просиживая в библиотеках, Волков изучил множество материалов: римский полководец Красс, гладиаторы, раб Спартак, его возлюбленная Фригия; для достоверности картины он придумал куртизанку Эгину. Но… либретто получилось громоздким, с излишними подробностями, и Большой его отклонил. Но колесо уже было запущено. История заинтересовала молодого армянского композитора Арама Хачатуряна, и он с воодушевлением принялся за работу. Работа шла долго, партитура была закончена только к 1954 году. И именно тогда снова заговорили о постановке – в Кировском.