Всем смертям назло

Штурман стоял возле меня, держа руку на кнопке лебедки перископа, и то поднимал, то опускал его, чтобы я мог лучше наблюдать. В лодке — абсолютная тишина.

А наверху некстати усилилась волна. Нашему боцману Рашковецкому все труднее удерживать лодку на перископной глубине.

Когда транспорт вновь изменил направление, мы повернули на боевой курс. Приказываю подготовить к залпу носовые торпедные аппараты.

И тут случилось непредвиденное. В момент циркуляции боцман, опасаясь, что лодка выскочит на поверхность, нечаянно загнал ее на двадцатиметровую глубину. Пока выбирались с нее под перископ, лодка уже оказалась за кормой транспорта. Атака сорвалась. Фашистское судно прошло мимо нас безнаказанно.

Сгоряча я отругал боцмана. Но он ли один виноват? Подумав, признаю и свою вину. Ведь можно же было выпустить торпеды с глубины? Можно. Но я не решился: ни разу еще не приходилось стрелять без перископа.

Тогда же я понял, что у нас недостаточно отработано и управление лодкой в штормовую погоду. Наш первый боевой поход, протекавший главным образом в условиях безветрия, в этом отношении немного избаловал нас. Сейчас надо исправлять дело. И я приказал начать усиленные тренировки рулевых-горизонтальщиков при любом состоянии моря.

Продолжаем свой путь на северо-восток, вдоль шхер. Акустик Мироненко несколько раз докладывал о загадочных звуках, напоминающих шум винтов подводной лодки. Принимаем меры предосторожности. Идем переменными курсами, время от времени подвсплывая под перископ. Загадочный шум порой исчезает, а потом в рокоте волн Мироненко вновь улавливает его.

В два часа пополудни, когда команда лодки обедала, стоявший на вахте старший лейтенант Калинин заметил в перископ вражеский транспорт водоизмещением в шесть — восемь тысяч тонн и два корабля в охранении. По сигналу боевой тревоги моряки заняли свои места.

Туман временами совсем скрывает транспорт. Приходится в основном пользоваться данными наблюдений акустика. Атакуем почти вслепую. Люди в отсеках приникли к переговорным трубам, стараясь не упустить ни одного слова команды из центрального поста. Торпедисты доложили о готовности носовых аппаратов к действию.

Мироненко исправно сообщает пеленги на транспорт. Штурман наносит их на карту, нервно поглядывая на переговорную трубу, соединяющую центральный пост с акустической рубкой. Говорит тихонько Калинину:

— Немецкая лодка, наверное, сейчас сближается с нами.

— Ну и что же? — невозмутимо отзывается тот. — Ее дело сближаться с нами. А мы будем топить транспорт, потому что это — наше дело.

Но все же приказал акустику брать пеленги и на транспорт, и на лодку.

Я в это время упорно пытаюсь определить в перископ сквозь туман, под каким углом к нам движется транспорт. Однако разговор помощника со штурманом расслышал. «Молодец!» — думаю я о Калинине и в свою очередь приказываю боцману через каждые две минуты менять глубину погружения на пятнадцать метров, чтобы противнику было труднее прицелиться в нас.

Вражеская субмарина действительно маневрирует где-то неподалеку, и намерения ее разгадать совсем нетрудно. По данным гидроакустика штурман ведет прокладку курсов и транспорта, и немецкой лодки. И на карте получается выразительная картина. Мы подкрадываемся к транспорту. А за нами крадется вражеская подводная лодка. Кто успеет раньше?

Все в центральном посту отлично представляют себе, что происходит, и я чувствую, что люди следят за выражением моего лица. Стараюсь ничем не выдать волнения.

Кто же все-таки успеет раньше? Нет, на случай здесь полагаться нельзя. Надо и атаку довести до конца, и не дать фашистской лодке нас угробить. Я даже представил себе, как командир той лодки сосредоточенно пытается разгадать наши маневры, чтобы рассчитать торпедный треугольник. Интересно, предполагает ли он, что мы догадываемся о его намерениях? Обязательно, обязательно мы должны перехитрить врага!

У нас с помощником и штурманом созревает дерзкая мысль. Командир немецкой лодки, разумеется, знает, что мы выходим в атаку на транспорт, и вполне резонно считает, что стрелять мы собираемся со стороны моря. На этом, стало быть, и строятся все его расчеты. А мы спутаем их. Прибавим скорость, пересечем курс транспорта и зайдем в атаку с другого борта. И пока фашистский подводник будем разбираться, в чем дело, да перестраиваться, мы успеем торпедировать транспорт. Должны успеть!

Меняя курс и глубину, словно резвящийся дельфин, наша лодка увеличенной скоростью направилась наперерез транспорту. Все наши расчеты пока оправдываются. Судно быстро приближается к залповому пеленгу. Торпедные аппараты наготове.

Приказываю всплыть под перископ. Туман рассеялся. Большой лесовоз, сидящий в воде по самую ватерлинию, виден отчетливо. До залпа остаются считанные секунды.

— Подводная лодка справа по носу!

Это доложил Мироненко. Значит, немец уже перестраивается. Но, пожалуй, поздно. Наше время подошло.

— Залп!

Лодка вздрогнула, освободившись от торпед.

— Право руля! Уходить на глубину!