Всем смертям назло

В небольшом автобусе "мл петляли по улицам, густо обсаженным тополями и каштанами, пересекали многолгодные площади, спускались с горок и взбирались наверх; то справа, то слева режущим глаза блеском вспыхивали купола, наваливались громады многоэтажных домов, и мы с Ритой крутили головами, восхищенно ахали и старались все запомнить.

- Первый раз в Киеве? - спросил Федор Иванович.

- Нет, - ответила Рита. - Лет пять назад приезжали со Славой на протезный завод. Но тогда была зима, а на руках у меня семимесячная дочка, так что...

- Киев смотреть надо в мае, когда зацветут каштаны... - задумчиво глядя в окно, сказала Ангелина Капитоновна, повернулась ко мне и затараторила: - Ты знаешь, Славка, это поразительно! Рано утром выйдешь на Крещатик, а там каштаны цветут! Рой свечек, ну, черт побери, умирать не хочется!

- Умирать и без каштанов не хочется, - блеснул золотыми зубами Федор Иванович. - Киев всегда хорош. Вот выберем время, я вам покажу его. Махнем на Труханов остров, уху заварим...

Я отвернулся к окну и рассмеялся.

- Что, не верите?

- Да нет, Федор Иванович, верю. В Ворошиловграде у меня есть друг, так он нас этим летом в Крыму ухой обкормил.

Мы остановились в гостинице "Днипро". В номере я подошел к окну и ахнул. Прямо передо мной, за небольшим леском, в ярких солнечных бликах играл Днепр, справа ажурной нитью висел мост, а слева, упершись в небо крестом, возвышалась Владимирская горка. Но любоваться красотами Киева было некогда. В дверь постучал Федор Иванович и сообщил, что через полтора часа у нас выступление в Дарнице, а так как шелкопрядильный комбинат находится на другом конце города, то сейчас самое время выезжать. Автобус внизу, у подъезда.

- Значит, так, отцы (это мы с Тарасом Михайловичем), - говорила в автобусе Ангелина Капитоновна, - если я буду читать композицию полностью (композиция по повести "Всем смертям назло...", за которую, кстати, она была удостоена здесь же, в Киеве, звания лауреата), то мне потребуется сорок пять минут, если сокращенный вариант, без дневника и весны в самом начале, то минут двадцать пять - тридцать.

- А сколько нам времени отпустят? - спрашиваю я.

- Время не ограничено. - улыбается Моргун. - В пределах одного-двух часов, конечно.

- Тебе, старичок, сколько нужно? - обращается ко мне-Тарас Михайлович.

- Ну, смотря какая аудитория соберется...

- Одни женщины, - уточняет Федор Иванович.

- Минут тридцать...

- Значит, таким образом... Тебе тридцать, Ангелине двадцать пять, ну и двадцать минут мне. Больше чем на час двадцать аудиторию задерживать не следует. Положитесь на мой опыт.

Наша встреча с работницами комбината продолжалась более двух часов. Даже Тарас Михайлович не мог предположить, что у киевских ткачих возникнет к нам такая уйма вопросов, а в конце встречи им всем, как одной, захотелось показать свои рабочие места и продукцию, которую выпускают. Федор Иванович ходил вслед за нами, покашливал в кулак и начинал злиться. Времени до второго нашего выступления, которое должно состояться уже на другом конце Киева, во Дворце культуры химиков, было в обрез.

- Ребята, в чем дело-вопрос, нас же люди ждут!.. - шептал он то одному, то другому на ухо.

- А здесь тоже люди. И, на мой взгляд, неплохие. Есть даже очень неплохие, - с серьезным видом шепнул ему Тарас Михайлович, затянулся сигаретой и хмыкнул в седые усы: - Очень неплохие!

...К химикам мы приехали за десять минут до начала встречи. Федор Иванович сиял, и играющая в фойе музыка, казалось, была заказана им и звучала в его честь.

- Надо уметь оперативно работать, вот в чем дело-вопрос!

Давно надо бы привыкнуть к подобным встречам и выступлениям и не волноваться до холодного пота на лбу, тем более что всего несколько часов назад уже поборол противную дрожь, шагнул к людям и говорил с ними. Теперь все надо повторить. И первый шаг, и первое слово, но уже в другом зале, перед другими людьми, и опять надо за эти короткие тридцать минут ужиться с ними, попытаться понять их и стать понятным для них. К такому невозможно привыкнуть.

Я посмотрел в зал из-за кулисы, когда Ангелина Капитоновна читала середину композиции. Зал был полон. В ярком свете люстр лица людей показались сосредоточенными и напряженными. Несколько женщин в передних рядах вытирали слезы.

"Наде бы пожестче читать, - подумал я, слушая Захарову. - Сергей и Таня не должны вызывать жалостъ. Если только одна жалость, то зачем все это? Главное не то, что выпало на их долю, а то, как они преодолевают трудности... Это должно звучать убедительно и точно... Всегда, везде... Ангелина Капитоновна очень податливый человек, увидит слезы в зале и сама срывается, на бабью жалость, Начивает жалеть и персоважей и слушателей. Это скверно. Не следует идти на поводу у зала. Перед каждым выступлением ее необходимо разозлить, тогда она читает блестяще".

Композицию слушали внимательна, Захарова увлеклась и читала без купюр, все подряд, забыв о том, что время ограничено. Встреча затятивалвсь, Мне предстояло выступать последним, говорить перед, утомленной аудиторией очень трудно, это я знал.