Всем смертям назло

- Ничего, старичок, вее образуется, - успокаивал Тарас Михайлович. Публика подобралась благодарная, слушают тебя всегда с интересом, бояться нечего.

Ангелина Капитоновна закончила читать и под гром аплодисментов ушла со сцены, утомленная и девольная.

- Народ собрался... - шепнула на ходу, - муха пролетит - сдышно!

"Муха... А у меня- всего пжтнадцать минут! Не аваешь, с чего начать, что сократить и чем закончить"".

Аудитория действительно подобралась, благодарная. Слушали затаив, дыхание. Я с первых же сдо" почувствовал ту благожелательность и внимание, которые немедленно передаются от слушающих к говорящему. Говорить хотелось много и откровенно. Во второй половине выступления, когда я рассказывал о своих мытарствах по издательствам и журналам, мое внимание привлек чей-то пристальный, неотрывный взгляд. Попытка уйти от него не принесла успеха. Меня как будто гипнотизировали. Я посмотрел в дальние ряды, пробежал взглядом по ближним, остановился на первых и внезапно умолк, сам не понижая отчего.

В пятом кресле от края, слева, сидел мой давний киевский редактор, делал какие-то еле заметные знаки руками и широко улыбался. Я оборвал паузу и продолжал выступление. Не знаю уж, как мне удалось закончить его. Я что-то говорил, и скорее по инерции, потому что в памяти вдруг с необоримой силой вспыхнули в те полные надежды и тревог дни в ожидании приезда редактора, и первая встреча с ним, и его исчезновение в Кадиевку, и его советы, и мои усилия в попытках переписать повесть по его рецептам, и статья в областной газете с неумеренными похвалами, и возврат рукописи, и те нелегкие для разочарований и неверия, которые опять пришлось пережить. Со сцены вслух я говорил об одном, а в душе молча, всем существом гнал от себя неожиданно нахлынувшие мысли. Редактор сидел в нескольких метрах от меня и улыбался. Мелькнула было мысль выложить вот сейчас, здесь, перед этим залом, все, что творится на душе, назвать вещи своими именами, но что-то удержало от этого шага. Потом, уже на улице, он подошел ко мне:

- Поздравляю, старик! Ты хорошо говорил. Мы помолчали.

- Да... - вздохнул редактор. - В общем-то, оно к лучшему, что так получилосъ. Видишь, ты сразу в Москве выпрыгнул. Два миллиона тиража - это, старик, не фунт изюма! Такое начинающему автору только присниться может! Он как-то коротко и неловко хохотнул и добавил: - Но это пусть тебе не кружит голову! В повести еще есть над чем поработать. Врачи, например, да и эта выпивка...

- Да, конечно... - согласился я.

- Над чем работаешь?..

- Да так, кое-что...

- Ну присылай нам. Поддержу, помогу...

- Наверное, было бы лучше, если бы вы никому и никогда не брались помогать...

Мы сели в машину и уехали.

- Ты что-то бледен, старичок, - подсел ко мне Тарас Михайлович. По-моему, все прошло отлично. - Он помолчал и похлопал меня по плечу. - Ну, ничего, ничего... В жизни всякое случается. Халтурщики везде есть. В литературе их тоже дополна. Это был твой редактор?

- Да.

Любоваться Киевом, а тем более варить уху на Трухановом острове нам, осторожно говоря, было некогда. График наших выступлений перед трудящимися Киева был настолько плотен, что мы едва поспевали с одного предприятия на другое. Вконец измотанные за день, в гостиницу возвращались поздно вечером, наспех ужинали и спешили в номер отдохнуть, набраться сил для следующего дня. А с утра все начиналось сначала.

И все-таки еще одна встреча, состоявшаяся в перерыве между выступлениями, запомнилась мне. Честно говоря, я был несколько удивлен и растерян, услышав о том, что находящийся сейчас в Киеве врач-геронтолог из Парижа, внук великого русского пиеателя Л. Н. Толстого, хочет познакомиться со мной. Почему-то ожидал увидеть широкоплечего, коренастого мужика, с широкой окладистой бородой или, по крайней мере, с большими пышными усами и высоким светлым лбом.

К нашему столику в ресторане быстрыми, энергичными шагами подошел гладко выбритый, невысокого роста человек и, протягивая мне руку, с еле заметным акцентом отрекомендовался:

- Толстой... Сергей Николаевич...

Я встал и замешкался. Толстой заметил смущение и, видимо вспомнив, что у меня нет рук, положил свою руку мне на плечо и приветливо улыбнулся.

- Много слышал о вас у нас во Франции, читал ваши произведения, и вот... - Он смущенно опустил голову и тут же энергично резко вскинул. Никак не мог поверить... - Он посмотрел на мои протезы и слегка прикоснулся к ним рукой.

- Как вы находите землю своего знаменитого деда? - спросил я, а все думал о том, как неестественно и жестко прозвучали его слова "у нас во Франции", они почему-то очень удивили меня, даже поразили: внук Льва Николаевича и вдруг - "у нас во Франции".

- Вы верите в бога? - спросил Толстой и, сощурившись, пристально посмотрел на меня. - Нет, если не хотите лгать, не отвечайте стандартными фразами, принятыми у вас.

- Разве высказывание своих убеждений, расходящихся с другими, уже есть ложь?

- Я молюсь за вашу страну и хотел бы видеть ее иной.

- Не понимаю...