Всем смертям назло. Записки фронтового летчика

…Тяжелое ранение в голову закрыло мне путь в небо. Медкомиссия огласила приговор:

— К летной работе — не годен.

Я был потрясен. Безутешная тоска по утраченному небу согнула меня, сделала замкнутым и раздражительным. Сколько проклятий обрушивал я на ту чертову пару «мессеров», что завела мой истребитель на зенитную батарею, под огонь прямой наводкой! После четырехмесячного лечения в госпитале очутился я в стрелковом полку на Воронежском фронте. Командовал взводом, ротой, даже замещал погибшего в бою комбата. Стал настоящим пехотным командиром — поднимал в атаку бойцов, дрался, как одержимый, в штыковых схватках, форсировал реки… Одновременно подавал рапорты с просьбой направить в авиацию. Хоть и со скрипом, но получил наконец долгожданное направление. Прощай, пехота!

В истребительную авиацию, правда, не допустили — направили в 719-й полк ночных разведчиков-бомбардировщиков, единственный, как мне сказали, полк, в котором состояли на вооружении Р-5. Еще до службы в армии летал я на таком самолете по трассам ГВФ.

Получив в штабе Второй воздушной армии назначение, в дивизию я добирался на связном У-2. Какое это было для меня счастье — вновь оказаться в кабине летящего самолета, пусть даже пассажиром. Все вокруг виделось необыкновенно прекрасным — и небо в редких хлопьях кучевки, и неспешно наплывающая под крылья земля, и этот старенький, изрядно потрепанный связник, и его молоденький круглолицый пилот.

Полк от штаба дивизии располагался километрах в пятнадцати. Попутки не предвиделось, и, закинув на плечо вещмешок, я отправился, не теряя времени, пешком по проселочной дороге к новому месту службы.

И вот наступила эта ночь, когда меня запланировали в первый ночной вылет — бомбить железнодорожную станцию Кшень. Проверяющим со мной летит штурман полка капитан Петр Ширшиков. Честно говоря, экзаменатора немного побаиваюсь, хотя я не новичок за ручкой управления самолета.

Ровно гудит мотор. Тонко поют расчалки меж плоскостями, зеленовато мерцают стрелки приборов, короткими злыми язычками голубого пламени ощетинились выхлопные патрубки. Над головой, в недосягаемой высоте горят чистым светом тысячи звезд. Вдруг одна из них, самая маленькая, оборвавшись, ринулась в стремительный полет, рассекая наискось небо. Вдогонку бросилась другая, оставив за собой мгновенный слепящий росчерк. Был август 1942 года. Наступало время звездных дождей.

Осталась позади аэродромная суматоха. Взлетать было непросто: наружная подвеска бомб, турельный пулемет «ШКАС» в открытой — как и у меня — кабине штурмана, выступающие по бокам фюзеляжа лобовые пулеметы — два «максима», — все это, конечно же, не улучшает аэродинамику самолета. Да и общий вес значительно превышает довоенную норму.

Штурман пока не напомнил о себе ни единым словом, очевидно, проверяя мое умение ориентироваться самостоятельно. Я настроился провести «тройку» строго по линеечке и расчетное время выдержать до минуты. Наверное, не зря четыре года до войны отработал линейным пилотом.

Сначала на У-2 излетал вдоль и поперек Украину, в том числе Донбасс, затем Краснодарский край и Северный Кавказ. В начале 1937 года переучился на ПР-5, который был пассажирским вариантом военного Р-5. Работал на линии Ростов — Москва, Ростов — Тбилиси. В то время гремела война в Испании. Мы, молодые пилоты ГВФ, писали рапорты по всем инстанциям, вплоть до Генерального штаба и лично товарища Сталина, с просьбой направить для борьбы с франкистскими мятежниками. Нам отказывали, утешая: ваш век такой — еще навоюетесь…

Минут через десять будем над целью. Как-то он выглядит — ночной бой легкого бомбардировщика с наземными средствами противовоздушной обороны противника? Зенитный огонь — дело мне известное. Но совершенно разные вещи — выскочить из зоны огня на истребителе или маневрировать среди огня на тяжело груженной и малоповоротливой машине. И с прожекторами прежде я не встречался. Теоретически, конечно, знаю, как действовать в лучах, чтобы быстрее выйти из них, но ведь практика с теорией не всегда сходятся…

При подходе к цели, когда стали видны вспышки снарядных разрывов и различимы цветные трассы зенитных автоматических «эрликонов», когда лучи прожекторов почти вплотную приблизились к нам, готовые лизнуть самолет раскаленными добела языками, — все тело напряглось готовностью к схватке.

Бурные всплески взрывов на земле прекратились. Висевший до нас над Кшенью самолет отбомбился и ушел, оставив после себя разгорающийся пожар. Погасли прожекторы, умолкали зенитки. Сейчас — моя очередь.

Сбавлен газ. «Тройка» неслышной тенью скользила в сторону вокзала. Штурман в задней кабине по-прежнему молчит. Похоже, до сих пор я делал все правильно. Беру поправку на снос бомб ветром. Замечаний из штурманской кабины не последовало. С высоты шестисот метров хорошо просматриваются забитые эшелонами пристанционные пути. Окна ближних строений чернеют провалами, крыши сорваны, торчат ребра голых стропил.

Ни выстрела, ни прожекторного луча… Мы снижаемся с приглушенным мотором, и после предыдущего грохота немцы нас просто не слышат.