Читаем Всем смертям назло. Записки фронтового летчика полностью

Решив преподнести мужу приятный сюрприз — нежданно-негаданно появиться в полку, — Лена не стала сообщать ему, что ее включили в группу делегатов.

В штабе дивизии заводчан накормили, устроили на ночевку и пообещали утром доставить в полк. Лена попросила разрешения, если это возможно, поговорить с мужем по телефону. Дивизионный связист принялся дозваниваться до полка.

…У Соколова русые волосы, озорные карие глаза, полноватая фигура. Неспешная, вразвалочку походка. Он неизменно спокоен и добродушен. Летает чисто, дерется с азартом.

В шумной штабной землянке, получив свое задание, Саша обсуждал со штурманом Димой Ходаевым детали предстоящего полета, когда прозуммерил телефон. Начальник штаба, сняв трубку, удивленно поднял бровь:

— Да, здесь. Минуточку. Соколов, вас к телефону!

Окликнув Сашу, он с любопытством посмотрел на него. Звонили из дивизии. Какие это дела, интересно, могут быть у лейтенанта в штабе дивизии…

— Меня? — переспросил, тоже не менее удивленный, Соколов.

— Да-да, вас.

— Лейтенант Соколов слушает! — проговорил Саша, подойдя к аппарату.

Вдруг лицо его побледнело, он растерянно затоптался на месте, пытаясь как-то поудобнее прижаться к телефонной трубке.

— Лена, ты… Из дивизии? С делегацией? Вот здорово, молодец! Подарки, говоришь, привезли? Доберетесь к нам утром? Отлично, я тут разок слетаю и буду ждать тебя. Не задерживайся там, приезжай скорее. При встрече наговоримся. До завтра, Лена, до завтра!

Положил трубку и замолчал, счастливо ошеломленный. В землянке стало тихо.

— Так это же Леночка Соколова, ребята! — раздался чей-то голос, и тут же поднялся шум: сияющего Сашу поздравляли, хлопали по плечам.

Перед вылетом я подошел к нему:

— Саня, ты там полегче сегодня, не зарывайся. Договорились?

— Понял вас, товарищ старший лейтенант. — Он повернулся и вышел из землянки.

Цель в ту ночь для всех поставили одну — прикрытый мощной системой ПВО вражеский аэродром. Я вылетел первым. Моя задача — раззадорить врага. Пусть включат прожекторы, откроют огонь из зениток. Тем, кто идет за мной, будет видно, где и как лучше прорваться к цели, минуя губительный огонь. Экипажи во тьме не видели друг друга, но знали: впереди и сзади с небольшим интервалом идут к цели машины. Много машин, весь полк.

Темноту впереди проткнули бело-голубые лучи, воздух прочертили трассы зенитных «автоматок», засверкали багровые разрывы тяжелых снарядов. Постепенно в бой втянулся весь полк. Брызгая раскаленным металлом, бесновалось небо. Землю сотрясали взрывы бомб. На стоянках горели немецкие самолеты. В стороне растекалось пламя. Бомба угодила прямо в бензохранилище. Служебные дома за аэродромом тоже объяты пожаром.

Время от времени самолеты попадали в свет прожекторов, но быстро ускользали из этих щупальцев. Я ходил на нижнем ярусе — обстреливал тех, кто держал в луче самолет.

Отбомбившись, одна за другой машины уходили домой. Потерь пока не было. Но вот в перекрестье лучей блеснул самолет. К нему потянулось еще несколько столбов слепящего света. Все зенитки перенесли огонь на эту единственную цель.

Самолет метался, окруженный сплошными вспышками разрывов. Прожекторы передавали его из луча в луч. Все плотнее сжималось огненное кольцо, в центре которого носился, сверкая лаком, одинокий Р-5.

Экипажи, еще не ушедшие к себе на базу, сбрасывали световые бомбы, стараясь помочь попавшему в беду товарищу — ярким светом ослепить зенитчиков, сбить их с прицела.

Но было поздно. Несколько пушечных трасс пересеклись в одной точке. Возникло падающее пламя — это горел хлынувший из взорванных баков самолета бензин, устремляясь к земле рыжим, зыбко коптящим занавесом. Оторванное крыло сверкающим мотыльком неспешно поворачивалось в прожекторном свете, вычерчивая в падении причудливую траекторию. Лишенная крыла машина вошла в крутую спираль, стремительно раскручиваясь и разваливаясь в воздухе. Все было кончено.

Висевшие над вражеским аэродромом «эр-пятые» снизились, яростно били из пулеметов по зениткам и прожекторам, в упор сбрасывали на них оставшиеся бомбы. Гибель экипажа видели все. Оставалось одно: жестоко отомстить за павших в бою товарищей.

…Близился рассвет. Побледнели звезды. Лощины и овраги наливались туманом. Земля лежала тихая и поникшая. Но кого настигла смерть? Чей самолет, оставляя дымный след, прожег ночное небо в своем последнем полете?

Приземлившись последним, я направился к штабной землянке. Вошел, молча оглядел собравшихся там летчиков.

— Соколов?

Все скорбно склонили головы.

А утром, как и обещали, прибыли делегаты с подарками. Они еще ничего не знали о событиях минувшей ночи. Весело и беззаботно переговаривались, радуясь концу длинного и утомительного пути, откровенно, по-хорошему завидовали Леночке — сияющей и заметно возбужденной в ожидании предстоящей встречи с мужем…

Вот так и кончилось их недолгое счастье, промелькнула, как сон, их короткая и светлая любовь.

Сильва

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное