Читаем Всем смертям назло. Записки фронтового летчика полностью

Хозяйство тоже единое, даже столовая, хотя ходить питаться приходится по очереди. Ну и клуб, конечно, общий. Когда кино привезут или танцы под патефон устроят — все поровну, никто не в обиде.

Истребители — народ молодой, веселый и задиристый. Но со странностями — любят почесать языки и перемыть косточки любому, кто попадается в зону их внимания. Впрочем, дрались они здорово, за себя постоять умели и врагу спуску не давали. Странности же объяснялись довольно просто: то был женский истребительный полк.

Ночники, напротив, в большинстве своем люди степенные, неторопливые. Под стать их тихоходам. На поджарые Яки посматривали несколько снисходительно и даже с долей шутливой пренебрежительности: что, мол, за машины — непонятно, так, шило какое-то…

Однако если случалось им увидеть днем схватку соседок с «мессерами», то страшно волновались и готовы были броситься на помощь даже на своих ночных бомбардировщиках. После окончания боя, когда Яки благополучно занимали места в капонирах, у мужчин только и разговоров было, что о геройстве женщин.

Если честно, то ночники даже немного побаивались своих задиристых соседок, точнее, их острых язычков и язвительного смеха. Без подначки да без шутки девушки-истребители шагу не ступали, подтрунивая над сильным полом:

— Тоже мне авиация… Еще царь Додон, говорят, на таких динозаврах летал, а вы до сих пор расстаться с ними не можете! Живете как-то не по-людски: когда спать полагается — вас носит где-то нелегкая. Выдалось время погулять или на природу полюбоваться — дрыхнете, словно медведи в берлогах. Одно расстройство нам с такими соседями…

Но, когда глухой метельной ночью, заглушая вой штормового ветра, прогудит над крышами взлетевший Р-5, поднимались девчата с постелей и долго не смыкали глаз: куда же понесло соседей в такую непогодь да темень. Метеоусловия — невозможные для полетов, а они — летают, хоть и машины у них не первой молодости, да и радио не имеют. Одно слово — летчики!

Вот так, при великом уважении друг к другу, но не упуская случая подпустить шпильку, и жили на одном аэродроме два полка, спаянные фронтовой дружбой и единой целью — бить врага.

Между тем кончался январь. Ослабели снегопады, усилился мороз. Снег на взлетной полосе выровняли и прикатали, и оба полка принялись работать в полную силу.

Однажды утром, вернувшись с выполнения задания и зарулив на стоянку, я услыхал вой сирены. Боевая тревога! Бросился было к штабной землянке, но добежать туда не успел: из-за леса вынырнули десятка два бомбардировщиков «Мессершмитт-110».

Вместе со штурманом я скатился в ближайшую щель. Немецкие самолеты выстроились кругом — и началось. Соблюдая очередность, бомбовозы «клевали» носом, пикировали, сбрасывая свой смертельный груз. Один самолет выходил из пике и пристраивался к кругу. За ним пикировал следующий, и казалось, не будет конца их проклятому завыванию.

Мы вжимались, как могли, в дно щели. Сверху сыпалась мелкая колючая крошка, поднятая взрывами. Что скрывать, было жутковато. И вдруг в какофонию бомбежки примешался совсем посторонний звук… Я выглянул наружу. Все на аэродроме визжало, выло и стонало. Землю встряхивало, как на решетке. Повернулся в сторону капониров женского полка и не поверил своим глазам.

— Штурман, Яки взлетают!

Прямо со стоянок, окутавшись облаком снежной пыли, взлетали среди взрывов два истребителя. Они поднялись, мгновенно убрали шасси и, набрав скорость, свечой бросились вверх.

В следующую же секунду два «мессершмитта», шедшие в строю общего курса, повалились с распоротыми животами на крыло и, охваченные дымным пламенем, рухнули. Высоко взметнулись столбы дыма, огня и снега. Следом донеслись два глухих взрыва — последний «привет» от бывших экипажей гитлеровских машин.

Не теряя времени, Яки еще раз врезались в круг бомбардировщиков — и еще два вражеских самолета пошли вниз, разваливаясь в воздухе. Два новых снежных всплеска поставили точки в биографии немецких летчиков.

«Сто десятые» заметались. Беспорядочно сбросили бомбы. Стягиваясь к своему флагману, начали разворачиваться на запад. Несколько самолетов замешкались над аэродромом — Яки рванулись им навстречу и сбили еще одного.

— Командир, это же машины Савиной и Смирновой!

В каждом полку были свои «старики». Не по возрасту, конечно, — по опыту. У истребителей — Ольга Савина, темноволосая, стройная и необыкновенно привлекательная. В обычной жизни хладнокровная и спокойная, в бою становилась неистовой, смелой до самозабвения, мгновенно реагирующей на изменения обстановки и не знающей промахов в стрельбе. Ее напарница Катя Смирнова была под стать ведущей. Такого же непреклонного характера, языка острого и язвительного, в быту — недотрога и ревнивица, особенно когда дело касалось знаков внимания, оказываемых ее командиру, а в бою — настоящая фурия.

Я тоже разглядел желтые цифры 11 и 12 на зеленых бортах, узнал почерк этой пары. Как бывшего истребителя меня всегда восхищала слетанность Савиной и Смирновой, чистая техника пилотирования и неудержимая ярость молниеносных атак.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное