Всем стоять на Занзибаре

Норману полагалось присутствовать на грандиозной официальной церемонии, где Рам Ибуса будет подписывать контракты с Бенинским консорциумом, на последовавшей за тем пресс-конференции и на торжественном банкете вечером. А он сдал Ибусу с рук на руки подразделению приема гостей «Джи-Ти» и сбежал.

Он видел, слышал и чувствовал слишком многое. Невзирая на отрадные новости о положении дел на бирже, где акции «Джи-Ти» уже вернулись на уровень, с которого упали после смерти основательницы, и, похоже, продолжали подниматься, невзирая на напускную веселость и ликующие пресс-релизы, невзирая на несущуюся из громкоговорителей специально заказанную «Бенинскую тему» – он не смог вынести атмосферы в небоскребе «Джи-Ти». Слишком много кругом серых лиц, слишком много беспечных масок соскальзывало, когда сотрудники считали, что их никто не видит.

Атмосфера была почти такой же, как в еврейском лагере в тот день, когда Иегова отказался – по собственным неисповедимым причинам – сотворить чудо и уничтожить верховного жреца Дагона.

И это не сравнение, рассудил Норман, а определение. Всеведущий Салманасар подвел своих преданных приверженцев, и они уже почти боялись, что это, возможно, не его вина, а их.

Будь прокляты шайтанские трюки компьютеров! И надо же было Салманасару подвести нас как раз сейчас, когда мои жизнь и надежды вверены его решению!

Купив по дороге пачку «Бэй Голд», он пошел домой.

Ключ «Спаси и Сохрани Инк.» гладко повернулся в замке. Дверь отворилась, открывая гостиную: не убрано, кое-что из мебели переставлено, вокруг робобара – пустые бутылки вперемежку с грязными стаканами, но в остальном ничего не изменилось.

Сперва он подумал, что тут никого нет. Заглянув к себе в спальню, он увидел, что постель смята, но лишь потому, что кто-то лежал поверх покрывала, а не потому, что в ней спали. Пожав плечами, он закурил только что купленный косяк и вернулся в гостиную.

Тут до него донеслось слабое похрапывание.

Пройдя в бывшую комнату Дональда, он распахнул дверь. Чад Маллиган спал поверх покрывала, борода и волосы у него были спутаны, на нем – ровным счетом ничего, кроме ботинок.

Было чуть больше четырех папа-мама. И как, скажите на милость, можно спать в такое время дня?

– Чад? – окликнул он. А потом повторил громче: – Чад!

– Что… – Веки моргнули и открылись, закрылись, открылись снова и на сей раз остались открытыми. – Норман! Ну, мать твою, вот уж не ожидал увидеть тебя в Нью-Йорке! Э… а который час?

– Больше четырех.

Чад сел, с трудом перебросив ноги через край кровати, потирая глаза и пытаясь подавить чудовищный зевок.

– Оуэау! Извини, Норман – уоуф! Добро пожаловать домой. Прошу прощения, пока я не приму душ, собеседник из меня никакой.

– С каких это пор ты стал спать днем?

Чад кое-как оттолкнулся от кровати, а после продолжал подниматься, пока не стал на цыпочки, распрямил над головой руки, чтобы потянуть онемевшие мускулы.

– Это не привычка, – сказал он. – Просто прошлой ночью я все думал и думал, а потом опять думал и никак не мог заснуть, поэтому к завтраку я надрался. Вот и все.

– О чем же ты думал? И разве ты не знал, что в подушке есть индуктор сна? Он бы тебя убаюкал.

– От индукторов я сны вижу, – сказал Чад. – От спиртного нет.

Норман пожал плечами: ни на него, ни на Дональда индуктор сна так не действовал, но он вспомнил, что одна или две терки, какие у них зависали, жаловались на те же проблемы – вероятность кошмаров.

– Давай вали в душ, – сказал он. – Только ненадолго. Мне нужно с тобой поговорить.

Норману внезапно пришла в голову одна мысль, которая, вероятно, была пустой надеждой, но в настоящем кризисе следовало хвататься за любую соломинку.

– Конечно, – пробормотал Чад. – Но сделай мне одолжение… Закажи кофе.

Пять минут спустя, одетый, с волосами и бородой еще влажными, но расчесанными более-менее аккуратно, Чад забрал дожидающуюся его чашку и сел в кресло Дональда, Норман устроился в своем любимом алюминиевом.

– Завидую я твоему старомодному креслу, – рассеянно сказал Чад. – Если честно, пожалуй, единственное, чему я тут завидую. Удобное. И знаешь, оно и останется креслом, и не превратится вдруг во что-то другое, как какой-нибудь трансформер… Ладно, говори!

– Чад, тебя можно считать самым проницательным на сегодняшний день социологом…

– Дерьмо китовое. Меня можно считать горьким пьяницей. Я достиг той стадии, когда напиваюсь так быстро, что уже не удосуживаюсь идти искать терок, а мне ведь чертовски нравятся женщины. – Одним глотком выпив кофе, он отер тыльной стороной ладони усы.

– Я хочу тебя нанять, – с каменной миной сказал Норман.