В моей памяти запечатлелась беспричинность этой дуэли; я не упускал случая обсудить эту историю (мои друзья вам подтвердят); в 1927 году я ее записал и с пафосным лаконизмом озаглавил «Мужчины дерутся»; несколько лет спустя эта история помогла мне сочинить удачный, хотя и не вполне хороший рассказ «Мужчина из розового салона». В 1950 году мы с Биоем Касаресом вернулись к этой истории, написав сценарий для фильма, единодушно отвергнутого всеми кинокомпаниями; он назывался «Люди предместья». Мне казалось, что после столь продолжительных усилий я наконец распрощался с темой бескорыстного поединка ради поединка; но в этом году в Чивилькое я натолкнулся на другую, захватывающую версию, возможно даже правдивую, хотя правдивыми могут оказаться и обе истории, поскольку судьбе нравятся повторения и то, что случилось однажды, случается много раз. Два посредственных рассказа и фильм, который я считаю очень хорошим, произошли от ущербной версии; ничто не родилось от второй – безупречной и законченной. Я перескажу ее так, как рассказывали мне, без добавлений, без метафор, без пейзажей. Как мне сказали, история случилась в городке Чивилькой, где-то после 1870 года. Венсеслао Суарес – так зовут героя, он шорник, живет на ранчо. Ему лет сорок или пятьдесят, у него репутация храбреца, и сложно представить (учитывая обстоятельства нашей истории), что на нем уже не висят две-три смерти, однако эти убийства, совершенные честь по чести, не терзают его совесть и не пятнают его славу. Однажды вечером в размеренной жизни этого человека происходит нечто необычайное: в альмасене дону Венсеслао сообщают, что на его имя пришло письмо. Дон Венсеслао не умеет читать, хозяин альмасена по складам разбирает церемонное послание, которое тоже едва ли написано собственноручно. От имени неких друзей, высоко ценящих его мастерство и истинное хладнокровие, незнакомец приветствует дона Венсеслао, молва о славе которого преодолела даже ручей Медио, и приглашает дона Венсеслао воспользоваться гостеприимством его скромного жилища в одном из поселков провинции Санта-Фе. Венсеслао Суарес диктует хозяину альмасены ответ: благодарит за любезность, объясняет, что не решится оставить свою матушку, уже весьма преклонных лет, и приглашает автора письма к себе в Чивилькой, на ранчо, где не будет недостатка в жареном мясе и красном вине. Проходят месяцы, и вот незнакомец на коне, оседланном чуть иначе, чем принято в Чивилькое, появляется возле альмасены; он интересуется, как отыскать дом Суареса. Дон Венсеслао, приехавший за мясом, слышит вопрос незнакомца и называет себя; чужак напоминает ему о давнем обмене письмами. Суарес рад, что его корреспондент наконец решился приехать; мужчины отправляются на ранчо, Суарес жарит мясо. Они едят, пьют и беседуют. О чем? Я так полагаю, что о делах кровавых, о варварских делах, – но учтиво и обходительно. Вот мужчины пообедали, на землю опускается тяжелый жар сиесты, и тогда чужак приглашает дона Венсеслао немножко подраться. Отказ явился бы бесчестьем. Поначалу они фехтуют как будто напоказ, оба играют в поединок, однако вскоре Венсеслао чувствует, что чужак намерен его убить. Венсеслао наконец понимает значение церемонного послания и сожалеет, что так много съел и выпил. Он знает, что вымотается раньше своего противника, который так молод. Чужак – в насмешку или из вежливости – предлагает ему передохнуть. Дон Венсеслао соглашается, а когда они продолжают схватку, позволяет противнику ранить себя в левую руку, на которую намотано пончо[576]
. Нож входит в запястье, рука висит словно мертвая. Суарес делает отчаянный прыжок назад, опускает окровавленную ладонь на землю, наступает сапогом, отрывает себе руку, делает ложный выпад в грудь чужаку, а потом вспарывает ему живот. Так кончается эта история; у одних рассказчиков гость из Санта-Фе остается лежать на земле, а у других (лишающих его достойной смерти) он возвращается в свою провинцию. В этом втором варианте Суарес оказывает чужаку первую помощь, используя недопитую за обедом водку…