Всемирная история. Древний Рим. Эпоха великих завоеваний

Как ни спешил Сципион добраться до лагеря Ганнибала, проявив немалые организаторские способности, которые не мог не признать сам пунийский полководец (Polyb. III, 61, 1–4), карфагенское войско снялось с места за несколько дней до прибытия римлян. Первый свой удар пунийцы направили против полугалльского, полулигурийского племени тавринов, которое, с одной стороны, было союзником римлян еще с 232 г. до н. э., с другой же вело войну с галльским племенем инсубров, выступившим на стороне карфагенян сразу после перехода их войска через Альпы. Наконец, земли тавринов попросту лежали на пути движения Ганнибала в Италию, и отказ их вождей заключить с пунийцами союз, оказать содействие и беспрепятственно пропустить через свои земли предрешил участь этого племени. Действуя совместно с инсубрами, карфагеняне окружили столицу тавринов Таврисию (современный Турин) и, захватив ее после скоротечной трехдневной осады, беспощадно вырезали всех жителей (Polyb. III, 60, 8–9; Liv, XXI, 39, 1, 4; App. VII, 5). Проявленная жестокость столь устрашила все соседние племена, что они поспешили выказать Ганнибалу свою покорность и заверить его в преданности, не замедлив подтвердить слова поставками продовольствия и значительным пополнением войска воинами и лошадьми.

Если задачей Ганнибала было получить поддержку галлов, то Сципион стремился к тому, чтобы лишить карфагенян возможности маневрировать и набирать сторонников. Желая предотвратить массовый переход местных племен на сторону пунийцев, консул направил свое войско к Плаценции с целью отсечь Ганнибала от потенциальных союзников и даже смог заставить часть кельтов выступить против карфагенской армии. Карфагенскому полководцу, чтобы двигаться далее на юг и получить поддержку местных племен, нужно было разгромить римское войско (Polyb. III, 60, 8—13; Liv, XXI, 39, 3–7). Тем временем Сципион, развивая первоначальный успех, переправился через Пад и встал лагерем на его северном берегу, неподалеку от места впадения в реку полноводного притока Тицина (ныне Тичино) (Liv. XXI, 39, 10). Теперь он не только преграждал пунийцам путь на юг, контролируя пути севернее Пада и колонию Плаценцию, но и создавал угрозу для карфагенского войска с тыла в случае, если бы Ганнибал, избежав встречи с римлянами, все же переправился на правый, южный берег Пада. Сципион, впрочем, стремился не упустить пунийцев, опасаясь как того, что карфагенян поддержат галльские племена, так и того, что войско Ганнибала может разгромить римская армия во главе с Тиберием Семпронием Лонгом, в конце ноября уже выступившая из Аримина на север. Последнее было бы для Сципиона особенно болезненным, окончательно подрывая его авторитет и выставляя полководцем, который трижды упустил врага – на переправе через Родан, из лагеря у подножия Альп и затем позволив переправиться через Пад. Желая сразиться с врагом, римский полководец приказал навести через Тицин понтонный мост и перейти с левого, восточного берега реки на правый, западный берег, в страну инсубров, где находились пунийцы. Опасения консула упустить Ганнибала оказались напрасны, поскольку карфагенский полководец сам стремился сразиться с римлянами.

Перед предстоящим сражением оба военачальника обратились к своим войскам с вдохновляющими речами, общий смысл которых сохранили Полибий и Тит Ливий (Polyb. III, 64; Liv, XXI, 40–41). Сципион напоминал римским воинам о том, что карфагенян удалось победить в предыдущей войне, заставить их уступить Риму Сицилию и Сардинию и принудить платить дань. Поэтому теперь римлянам также будет сопутствовать успех, поскольку проигравшие ранее будут сражаться с присущей побежденным неуверенностью в своих силах, тогда как победители должны биться с воодушевлением и верой в очередную победу. Консул взывал к патриотизму бойцов, которым предстояло защищать родину от захватчиков, и подбадривал легионеров тем, что недавно преодолевшие Альпы карфагеняне столь обескровлены тяжелым переходом, что даже не смогут оказать достойного сопротивления, вследствие чего неизбежную победу римского оружия припишут не доблести легионеров, а исключительно гибельности проделанного пунийцами пути. «Это – призраки, едва сохранившие внешнее подобие людей, изнуренные голодом и холодом, грязью и вонью, изувеченные и обессиленные лазаньем по скалам и утесам, с отмороженными конечностями, онемевшими в снегах мышцами, окоченевшим от стужи телом, притупленным и поломанным оружием, хромыми и еле живыми лошадьми, – описывал вражеское войско Публий Корнелий Сципион. – С такой-то конницей, с такой-то пехотой вам придется иметь дело; это жалкие остатки врага, а не враг. И более всего меня заботит мысль, что сражаться придется вам, а люди подумают, будто Ганнибала победили Альпы» (Liv, XXI, 40, 9—10). Речь Сципиона была тем более важна, что обращался он к бойцам, потерпевшим не так давно поражение от галлов и потому не слишком уверенным в своих силах. Судя по всему, консулу удалось поднять их боевой дух, и они рвались в бой с не меньшей решимостью, чем их командир.