Всемирная история. Древний Рим. Эпоха великих завоеваний

Не менее красноречивым предстает в изложении античных историков и Ганнибал (Polyb. III, 63; Liv, XXI, 43–44), который также говорил о вполне очевидных вещах – о пребывании бойцов в чужой, далекой от родины стране, откуда отступить не представлялось возможным: уйти по морю они не могли ввиду отсутствия кораблей, а в случае отступления по суше их вновь ждали труднопроходимые Альпы и долгая, изобилующая препятствиями и опасностями дорога. Ничего хорошего не сулил воинам Карфагена и позорный плен. Чтобы наглядно продемонстрировать бойцам их положение, Ганнибал даже устроил показательные бои между пленниками, захваченными во время перехода через горы. Для этого измученным жаждой, голодом, оковами и побоями горцам было предложено сразиться с товарищами по несчастью, чтобы либо принять легкую смерть в бою, либо, победив, получить свободу, оружие и боевого коня. Военнопленные с радостью согласились на предложенные условия, и несколько их пар сразились на импровизированной арене на виду у всего карфагенского войска. Зрители сочувственно отнеслись к участникам поединков, прославляли погибших и восхваляли победителей. По словам Ганнибала, продемонстрированные воинам схватки призваны были воочию убедить бойцов, что у них, подобно пленным горцам, нет иного выхода, кроме как победить либо умереть. «Вы же должны быть храбры; в вашем отчаянном положении всякий иной исход, кроме победы или смерти, для вас отрезан, – завершил свою речь в изложении Тита Ливия Ганнибал. – Поэтому старайтесь победить; если даже счастье станет колебаться, то предпочтите смерть воинов смерти беглецов. Если вы твердо запечатлели в своих сердцах эти мои слова, если вы исполнены решимости следовать им, то повторяю: победа ваша – бессмертные боги не дали человеку более сильного и победоносного оружия, чем презрение к смерти» (Liv, XXI, 44, 8–9). Карфагенские воины восприняли устроенное для них зрелище и речь полководца столь же восторженно, сколь римские солдаты обращение Сципиона.

Когда с предваряющими битву подготовительными мероприятиями в обоих вражеских станах было покончено, настало время искать встречи с противником. Для этого Ганнибал отправил отряд из пятисот нумидийских всадников во главе с командиром по имени Магарбал опустошать поля союзных римлянам племен, однако избегать при этом причинения вреда галлам, склонным перейти на сторону карфагенян (Liv. XXI, 45, 2–3). Несомненно, главной задачей этого стремительно передвигавшегося по ближайшим окрестностям пунийского лагеря кавалерийского корпуса была рекогносцировка и, в случае обнаружения врага, разведка боем с целью определить количество и состав неприятельского войска, а также выяснить его намерения. Узнав, что римляне уже перешли Тицин, Ганнибал отозвал конницу Магарбала в располагавшийся у местечка Виктумул лагерь и стал готовиться к битве. В преддверии сражения пунийский полководец вновь выступил перед воинами. И если в предыдущий раз главной задачей речи и представления было убедить бойцов, что доблестно сражаться независимо от исхода схватки – это единственное, что им остается, то теперь лейтмотивом обращения были обещания земель, богатств, освобождения от повинностей и получения карфагенского гражданства союзниками в случае победы над римлянами. Рабам Ганнибал обещал даровать свободу, а их собственникам предоставить взамен вдвое больше невольников из захваченных в плен врагов. Чтобы эти многочисленные обещания не воспринимались как пустые слова, военачальник принес в жертву богам ягненка. Разбив животному голову камнем, Ганнибал призвал богов поступить с ним так же, если он нарушит данные воинам обещания. После речи полководца карфагенские воины преисполнились желанием как можно скорее сразиться с неприятелем (Liv. XXI, 45, 4–9).

Совершенно иные настроения царили в находившемся в пяти милях от Виктумула римском войске – бойцов обеспокоили недавние неблагоприятные предзнаменования. Так, накануне в римский лагерь ворвался волк, искусал всех, кто попался ему на пути, и беспрепятственно убежал прочь, а на дерево возле палатки Сципиона сел рой диких пчел. Жертвоприношения консула имели в связи с этим совершенно иной, нежели у Ганнибала, характер: римский военачальник просил богов отвести от него беду, а не призывал на себя их гнев, если не исполнит данных обещаний. Однако, как ни старался Сципион поднять боевой дух воинов, в лагере царили тревожные настроения, лишь усилившиеся из-за дурных знамений (Liv. XXI, 46, 1–3). Согласно свидетельствам Полибия и Тита Ливия, произошедшая затем битва вполне оправдала как восторженные ожидания пунийцев, так и опасения римлян (Polyb. III, 65, 3—11; Liv, XXI, 46, 5—10).