Всемирная история. Том 13 Эпоха английской революции

Службу старались как можно больше сократить за счет так называемого многогласия. Одновременно священник читал молитву, чтец — псалом, дьякон — послание и т. д. Читали в три-четыре и даже пять-шесть голосов сразу. В результате служба убыстрялась, но понять в ней что-нибудь было невозможно, потому, по свидетельству Клеменса, присутствующие в храме не обращали внимания на чтение и позволяли себе в это время шутить и разговаривать, тогда как в остальное время богослужения Они сохраняли величайшую скромность и набожность.

Русское церковное пение не нравилось иностранцам. Даже крайне доброжелательный к русским и склонный хвалить почти все церковные установления архидьякон Павел Алеппский, рассказывая о пении, меняет тон речи. По его словам, наши протодьяконы и дьяконы произносили ектеньи, а священники молитвы низким и резким голосом. Когда Павел, освоив русский язык, прочел однажды в присутствии царя славянскую ектенью высоким голосом, то Алексей Михайлович выразил удовольствие. «Московиты, не зная музыки, пели наудачу; им нравился низкий, грубый и протяжный голос, который неприятно поражал слух; они даже порицали высокоголосное пение и укоряли этим пением малороссов, которые, по их пловам,

в этом случае подражали полякам». Из описания путешествия Павла видно, что на Украине в церковном пении ггоинимали участие все присутствующие в храме; особенно воодушевляли чистые и звонкие голоса детей.

В церковной практике того времени была еще одна несообразность, удивлявшая иностранцев, против которой восставали многие пастыри церкви. Существовал обычай, согласно которому каждый присутствующий на службе молился своей иконе. Нарушение этого правила даже считалось преступлением, за которое наказывали. Так, если хозяин какой-нибудь иконы замечал, что кто-то другой ей кланялся, то он сейчас же принимался бранить его: «Как ты смел своими воровскими молитвами восхищать у иконы те милости, на которые я один имею право как ее хозяин?» Он предлагал -«вору» приобрести своего Бога, которому можно молиться сколько угодно, объясняя при этом, что пользоваться чужим нельзя. Виновный в этом случае должен был заплатить хозяину иконы часть ее- стоимости. В случае церковного отлучения хозяин иконы забирал ее из церкви домой, и потом, по примирению с церковью, опять возвращал ее на прежнее место. Между тем этот обычай вел к большой неблагопристойности при богослужении; присутствующие в церкви были заняты не столько общим церковным пением и чтением, сколько своими частными молитвами, которые каждый обращал к собственной иконе, так что во время богослужения все собрание молящихся представляло толпу лиц, обращенных в разные стороны. Наступала минута большого входа, тогда все устремляли свои взоры на Святые Дары и повергались перед ними ниц, но после того, как Дары ставились на престол врозь, каждый обращался к своей иконе и твердил простую молитву: «Господи, помилуй!» Сам царь следовал в этом случае общему правилу. Таково свидетельство Майерберга, которое вполне подтверждается Колинсом. Последний говорит, что в известные моменты службы русские разговаривали о делах, а царь Алексей Михайлович почти всегда занимался делами в церкви, где он бывал окружен боярами.

Все эти особенности религиозного быта русских привели к тому, что в XVII в. на Западе даже была защищена диссертация на тему: «Являются ли русские христианами?» И хотя автор ее давал утвердительный отйет, уже само появление вопроса, вынесенного в заглавие, весьма симптоматично.

За церковную реформу выступили и приехавшие в Москву ученые киевляне. Дело в том, что при митрополите Петре Могиле в Молороссии совершалась та же самая церковная реформа, которая произведена была Никоном в Москве. В Киеве также исправлялись с греческих церковные книги, чины и обряды. Перебравшись в Москву, киевские иконы стали поборниками той самой церковной реформы, которую уже испытывали у себя на родине.

Все эти влияния сделали из «грекофоба» Никона «грекофила». И царь, и Стефан Вонифатьев теперь смело могли ставить его патриархом после смерти Иосифа.

Так в кружке ревнителей благочестия, единых в стремлении к реформе Церкви и понимании необходимости улучшения духовно-нравственной жизни, сложились два подхода к этой реформе. Вонифатьев, Ртищев, архимандрит Никон, киевляне и сам царь считали необходимым править русские книги и русскую церковную жизнь по греческим меркам. Иоанн Неронов и провинциальные «боголюбцы» суть реформы видели в возвращении к неповрежденной русской старине, а богослужебные книги считали возможным исправлять по древним славянским рукописям. Эти две партии в дальнейшем потянули в разные стороны и само русское общество.