Тем не менее в Ромейском царстве, как и вообще в тогдашнем средневековом обществе, присутствовал, как говорят специалисты, «бросающий стиль» отношений между родителями и детьми: младенца, после кормления грудью до определенного времени, отлучали от груди или сбывали кормилице, на что сетовал в своих обличительных проповедях Иоанн Хрисостом, либо даже отдавали на воспитание в чужую семью или в монастырь, либо держали заброшенным в собственном доме. Приходится признать, что при всей мысли о греховности прерывания чужой зародившейся жизни интерес к детству и само понятие детства практически отсутствовали в человеческом обществе до XVIII в., и сознание византийцев не было в этом случае исключением. Дело в том, что понятие детства не следует смешивать с любовью к детям: оно означает осознание специфической природы детства, того, что отличает ребенка от взрослого.
В античном обществе, нравы которого унаследовали ромеи, такое отношение к ребенку тоже было обычным делом. Маленькие дети не вызывали у античных авторов чувства умиления, их большей частью просто не замечали. Ребенок рассматривался как низшее существо, он в буквальном смысле слова принадлежал родителям как прочая собственность. Право полностью распоряжаться жизнью и смертью детей было отобрано у отцов только в конце IV в. Бросить собственного беспомощного ребенка стали считать преступлением со времени правления императора Константина в 318 г., а к человекоубийству это было приравнено лишь в 374 г. Отношение же к аборту как к преступлению появилось и того позже, не ранее VII века.
При тогдашнем уровне рождаемости в Ромейском царстве, как и в античном греко-римском обществе, можно было ожидать появления в среднем десяти-пятнадцати малышей на тысячу человек. Но ребенку грозило множество опасностей уже со стадии беременности. Младенческая и детская смертность стабильно оставались довольно высокими, и не столько из-за недостатка гигиены, ухода, сколько из-за хронически сложной эпидемиологической ситуации. В некоторых регионах в семье не более двух детей из пяти-шести достигали подросткового возраста. Родителям оставалось полагаться только на молитвы о здравии своих чад и на амулеты, которые они подвешивали обычно под колыбельками, в спальнях. Специалисты-остеологи, проводя экспертизу останков костной ткани византийских детей, установили, что среди них были те, кто страдал железодефицитом и даже цингой. В комплексе с недоеданием, на что указывает довольно часто встречавшаяся гипоплазия – истончение эмали зубов, это делало детей максимально подверженными риску инфицирования. К слову, сама сложная демографическая ситуация в Ромейском царстве могла стать одной из причин безразличного отношения к детству.
Знатные люди пышно праздновали рождение детей, но довольно спокойно переживали их потерю. Они не рвали на себе волосы и не чахли от горя по двум причинам: во-первых, они морально были готовы к потере, ведь таковы были византийские реалии, во-вторых, они верили, что маленький, невинный ребенок прямиком попадет в лучший мир (для этого дитя старались поскорее окрестить, особенно если оно родилось слабым и нездоровым). Вместе с тем смерть детей или их долгое отсутствие воспринимали как Божию кару, последствия которой пытались компенсировать с помощью иофесии – довольно распространенного обычая усыновления, приема чужих или признания внебрачных детей, что было весьма принято и оформлялось контрактом. Этому же содействовала адельфопойя – усыновление брата или удочерение сестры.
Особенно радовались появлению мальчика – кормильца на склоне лет. О его смерти, тем более если ему удавалось пережить отроческий возраст, печалились тоже особо, не так, как о смерти девочки. В стихотворении «О смерти любимых» святитель Григорий Богослов не зря писал:
Горька могила всякая. Если же могила сына – двойное горе.
…Если же он нареченный юный,
Сердце родителей на части разрывается.
Но вот дочери в Византии, как правило, не имели особой значимости. Впрочем, когда в семье рождалось несколько мальчиков, одного из них обычно посвящали Богу, готовили к духовной карьере.