Недовольство вызывало непомерное стремление выделиться, неуемное восхваление ребенка. Ромейским обществом осуждалось потакание детским капризам и чрезмерное любование своими чадами. По этому поводу один из ранневизантийских авторов съязвил: «Обезьяна посмотрела на своих детенышей и сказала: “Разве они не прекрасны?”». Одним из наибольших достоинств ребенка считалось такое качество, как разумность – опять-таки взрослое качество. Константин Багрянородный, обращаясь к наследнику, четырнадцатилетнему Роману, отмечал, что «мудрый сын радует отца, и нежно любящий отец восхищается разумом сына». Более того, в Византии была распространена даже идея «выращивания» праведников, святых. Так, считалось, что приложив усилия и дав правильное воспитание ребенку, родители могут вырастить его святым. В любом случае дети из добропорядочных семей ходили вместе с родителями, родственниками в церковь, где во время службы стояли вместе с женщинами, причащались, разучивали молитвы, участвовали в церковных процессиях и празднествах.
Высокая культура домашнего воспитания – характерная черта византийской жизни. Показательны такие поучения детям: «Читай много – и узнаешь много. Если не понимаешь, не отчаивайся. Не один раз прочтя книгу, обретешь знание от Бога и поймешь ее. А чего не знаешь, спроси у знающих и не гордись… Крайне важно изучать и понимать природу вещей и поступать должным образом». Обязанностью родителей и анадохов-восприемников было воспитание их чад в добронравии, умении общаться. Им старались привить братскую любовь, так что, став взрослым, брат не имел права презирать бедного брата, отказывать ему в теплом приеме. Детские ошибки, сделанные даже по причине незнания, лежали на совести родителей, и их полагалось искоренять с помощью телесных наказаний. Они считались более действенными и полезными, чем пустые словесные упреки. Кто сильно любит – хорошо наказывает, утверждали ромеи, не забывая при этом, что воспитывать можно не только палкой, ремнем, но и мудрым словом и добрым советом, как это наставлял делать, исходя из своего богатого жизненного опыта, знатный военачальник третьей четверти XI в. Катакалон Кекавмен в довольно просторечно написанном «Стратегиконе», адресованном племяннику.
Дружба по-ромейски
Византийцы вкладывали разный смысл в понятия «дружба» и «знакомство», которые они обычно обозначали терминами «филиа» или «
гноримиа». Для одних это была просто система личных связей, которая помогала получить выгодную должность или продвинуться по служебной лестнице, сделать служебную карьеру. Подобная «дружба» объединяла людей в своеобразные кланы или свиты – этерии, сообщества и была вовсе не бескорыстной: она прагматично предполагала взаимное исполнение различного рода услуг и просьб. Стоило такому другу сказать приятелю о третьем лице «этот человек – мой друг», и тот прилагал все усилия, чтобы помочь совершенно незнакомому «другу». В этом-то и заключалась сила таких коррупционных по сути взаимоотношений, к которым очень подходит жаргонное слово «блат».Византийские сочинения наполнены рассказами о всевозможных хитросплетениях, благодаря которым тот или иной удачливый придворный оказывался вхож в ближайшее окружение государя, становился его любимцем, даже другом, фаворитом. Им мог оказаться и ловкий чиновник, вовремя раскрывший подлинный или мнимый заговор, и простой крестьянин, лихой наездник, понравившийся своей удалью василевсу, и льстивый, старательный евнух-эктом, и просто хамовитый царский собутыльник.
Переходя из свиты одного патрона в свиту другого, такие фавориты порой достигали самых вершин власти, даже становились василевсами.
Простасия – предоставление личного покровительства патроном-простатом, как правило, сопровождалось не столько дружбой, сколько службой, и ею охотно пользовались архонты, «властители» – динаты, нобили, влиятельные члены церковной иерархии.
Для тех, кто отличался особой набожностью, дружба возникала ради борьбы за веру, за утверждение, чистоту православия. Такие друзья, встречаясь, обсуждали прежде всего церковные вопросы, говорили о гонениях за веру, как это было в VIII–IX вв., в эпоху иконоборства, когда православные исповедники гадали о конце еретической «зимы». Как показывает пример их идейного лидера, знаменитого преподобного Феодора Студита, они сразу прекращали дружеское общение при разрыве общения церковного и не принимали даже подарков: «Вместе с верой разрывается и любовь».