Византийская царская резиденция строилась на восточный манер в форме обнесенных общей стеной дворцов, в итоге к Х в. достигших числа семи, большого числа отдельных строений, разбросанных в парках и аккуратно разбитых садах. Здесь было на что поглядеть, было чем восхититься. Золоченые бронзовые крыши дворцов и храмов, изящные колоннады галерей и переходов, просторные спортивные арены, широкие, спускавшиеся к искусственным водоемам – цистернам – лестницы, мостики и замысловатые фиалы, фонтаны, лабиринты лужаек изумительных цветов, к которым сходились посыпанные разноцветным песком аллеи, протяженные, гулкие коридоры, легкие портики, скульптурные группы в античном духе, мозаики и фрески с изображением жанровых сцен, святых – все из редких пород разноцветного мрамора, отполированного как стекло, или богато позолоченные, украшенные серебром, слоновой костью, тапами, дапами – коврами, гобеленами, шелками, от которых рябило в глазах. А еще роскошные кипарисы, оливы, инжирные и гранатовые деревья, выращенные умелыми садоводами-кипурами и несшие на своих высоких стволах кровлю из вечнозеленой глянцевой листвы. С высоты многочисленных разноуровневых террас с мощными подпорными стенками, с балконов и больших дворцовых окон они казались очаровательным лугом, который ковром простирался между зданий до самой стены Палатия, за которой на юге и востоке синело море.
Попасть в эту великую красоту, роскошь и великолепие, недоступные всеобщему лицезрению, можно было через два надежно охраняемых парадных вестибюля. Один из них назывался Халки – «Медный», или «Медная стража», и выходил к «храму храмов» – Айя-Софии, а другой – Скила, в виде павильона, через невероятно прочные бронзовые ворота которого, отделанные пластинами из слоновой кости, можно было попасть как на главный Ипподром, так и к парадным залам нижней, южной части Дворца. У этих всегда запертых на мощные бронзовые запоры дверей стояла стража и постоянно толпились слуги чиновников или послов в ожидании своих господ, попавших на прием в Палатий.
Самые роскошные дворцы с этажами высотой 5–6 м вздымались на три десятка метров над уровнем моря. Их двери открывались на рассвете и закрывались в три часа дня. После этого наступало время частной жизни императорского семейства. Ключами от всех этих многочисленных дверей ведал папий, старший привратник, обычно эктом – евнух, который был к тому же священником. Он держал ключи в специальном служебном помещении – диетарикии. В царских покоях – Китоне – по недельным сменам служили подчиненные папию евдомарии (от греч. евдомас – «седмица», «неделя») во главе с примикирием (от лат.
Впрочем, главным было не число дворцовых слуг и вооруженной охраны. Здесь присутствовало нечто большее. Императорский Дворец, частью которого являлся огромный главный цирк – Ипподром с примыкавшим к нему садом – Крытым Ипподромом, представлял собой не просто грандиозный дом, но «сцену», на которой рождались образы власти, вовсе не бессмысленные, как могло бы показаться непосвященному. Церемонии, которые в нем происходили, внешне очень напоминали богослужения во имя некой «монархической религии».
Это был величественный и загадочный мир, в котором самодержец старательно играл роль Бога Отца и одновременно Спасителя. Он был в центре пышно обставленных, по сути, сакрализированных организаций дворцовых церемоний – катастасиев или парастасиев, торжественных царских приемов, «спектаклей» прославления василевса, сопровождавшихся пожеланием многолетия, провозглашением евфимий – восторженных похвал, энкомиев царю. Этому же служили прочие дворцовые приемы. Как правило, все это совершалось в глубоко «священной» тишине, что создавало особую атмосферу феофании – боготворения.
Обычно первого числа каждого месяца происходило освящение – агиасм Дворца. Эта церемония предусматривала службу благословения в присутствии в зале приемов василевса, после чего старший священник Дворца – протопапа или тот, кто вел службу, начинал шествие по залу в сопровождении протодиакона, несущего Крест, протопсалта – «первого псаломщика», руководителя правой, основной части придворного церковного хора певчих, шедшего с чашей, наполненной святой водой, и самого императора, который шествовал в двух шагах перед чашей. Далее протопапа, взяв Крест из рук протодиакона, прикладывал его ко лбу императора, который целовал Крест. Вернув Крест, протопапа брал чашу со святой водой из рук протопсалта и, омочив пальцы, касался ими лба и глаз василевса, который делал глоток из чаши. В этот кульминационный момент агиасма все присутствующие в зале желали императору полихрония – долгой жизни, и он подписывал полагающуюся в связи с церемонией дарственную грамоту – простагму, что знаменовало финал праздничного приема в очередной раз освященном таким образом Дворце. И так из месяца в месяц, из года в год, из столетия в столетие…