Всеобщая история пиратов. Жизнь и пиратские приключения славного капитана Сингльтона

Я слишком мало смыслил в деле, чтобы вести путевой журнал, хотя мой хозяин, который для португальца разбирался во всем хорошо, уговаривал меня заняться этим. Но мне мешало незнание португальского языка – по крайней мере так я оправдывался. Впрочем, скоро я стал заглядывать в его карты и записи. И так как писал я неплохо, а также немного знал латынь, то начал разбираться в португальском языке и получил поверхностные знания в навигационном деле – впрочем, недостаточные для такой полной приключений жизни, как моя. В общем, в плавании с португальцами я кое-чему научился, главным же образом – быть бродячим вором и плохим моряком. Смею заверить, что в целом мире для каждого из этих занятий учителей лучше португальцев не сыскать.

Но «с волками жить – по-волчьи выть», а потому я приспосабливался к ним как мог. Хозяин мой разрешил, чтобы я прислуживал капитану. Так как за мою работу капитан положил ему полмойдора[19] в месяц и занес в корабельные книги, я ожидал, что в Индии, когда заплатят жалованье за четыре месяца, хозяин даст что-нибудь и мне. Но он, видно, решил иначе. Когда в Гоа, где выплатили жалованье, я заговорил об этом, он разъярился, назвал меня английской собакой, молодым еретиком и пообещал выдать инквизиции.

Тогда я решил бежать от него, но это было невозможно: в порту не было ни одного европейского судна, а только два или три персидских корабля из Ормуза[20] – убеги я, хозяин схватил бы меня и силой привел на борт. Вот и приходилось терпеть до поры до времени. Но он так плохо обращался со мной, так бил и истязал за каждый пустяк, что мне стало невмоготу.

Жестокое обращение и невозможность сбежать заставляли меня продумывать всякого рода злодейства, и наконец, убедившись в бесплодности всего этого, я решил убить хозяина. С такой дьявольской мыслью я проводил ночи и дни, размышляя, как привести ее в исполнение. Но я не мог совершить убийства: у меня не было ни пистолета, ни сабли. Думал я и о яде, но не знал, где его достать, а если бы и знал, то не сумел бы спросить на чужом языке.

Об обратном плавании я ничего рассказать не могу, ибо нынче мало что помню, а записей не вел. Помню лишь, что у мыса Доброй Надежды нас остановила яростная буря с западо-западо-юга: шестеро суток она гнала нас на восток, пока через несколько дней мы наконец не бросили якорь у берегов Мадагаскара.

Тут среди экипажа вспыхнул бунт из-за какой-то нехватки в пайке. Дошло до того, что мятежники угрожали высадить капитана на берег и увести корабль обратно в Гоа. Я от всего озлобленного сердца желал этого. Пусть, по их словам, я был еще мальчишкой, но разжигал мятеж, как мог, и так открыто примкнул к нему, что едва избежал петли. Капитан догадался, что кто-то из шайки намеревается убить его, и, действуя подкупом и обещаниями, угрозами и пытками, склонил двух парней к откровенности. Выпытывая у них имена, он хватал людей. А поскольку один выдавал другого, то в кандалы попало не менее шестнадцати человек, в том числе и я.

Разъяренный капитан, решив очистить корабль от предателей, судил нас и приговорил к смерти. Я был слишком молод, чтобы понимать, как шел суд, но в результате судовой комиссар[21] и один из пушкарей были повешены немедленно, и я ожидал того же и для остальных. Впрочем, это меня не очень огорчало.

Однако капитан ограничился казнью двоих, а остальных, прислушавшись к их просьбам и обещаниям исправиться, помиловал. Но некоторых, в том числе и меня, приказал высадить на берег.

Был я парень молодой, лет семнадцати-восемнадцати, однако, узнав, что мне предстоит, не растерялся и спросил, что сказал на это мой хозяин. И услышал, что он пустил в ход все свое влияние, чтобы спасти меня: капитан предоставил на его усмотрение, сойти мне на берег или оставаться на судне и быть повешенным. Тогда я оставил всякую надежду на помилование. Я не был благодарен хозяину за его заступничество, понимая, что он заботится не обо мне, а о себе самом, и к тому же желает сохранить мое жалованье, около шести долларов в месяц, включая и те деньги, что капитан положил за мое прислуживание лично ему.

Узнав, что мой хозяин так добр, я спросил, нельзя ли с ним поговорить, и оказалось, что можно. Однако при одном условии – он войдет ко мне, но мне нельзя пройти к нему. Тогда я попросил хозяина прийти, и он пришел. Я упал на колени и просил прощения за все свои проступки, едва не сознался в намерении убить его, но благоразумно промолчал. Хозяин сказал, что старался добиться у капитана прощения для меня, но неудачно, и остается покориться судьбе. Если же у мыса Доброй Надежды ему доведется встретиться с каким-нибудь португальским кораблем, то он попросит капитана этого корабля подобрать нас.