Он требовал свидания с консулом, но тот решился на преступление, желая доказать монархистам и легитимистам, на что он способен. Позднее, когда ему не было уже никакого, по крайней мере политического, повода скрывать истину, он сказал, что, повторись подобное же положение, он поступил бы опять точно так же: «Это могло быть преступлением, но не ошибкой», – так выразился он, после того как подобные преступления, превратившись в ошибки, привели его на остров Св. Елены. Приговор был произнесен обычным порядком революционных трибуналов: председательствовавший, полковник Гюлен, отъезжая в Париж для получения разрешения на отсрочку казни, мог в то же время слышать выстрелы, под которыми падал последний из рода Конде, при свете ночных фонарей, в одном из венсенских рвов… «в ста шагах от того дуба, под которым творил суд Св. Людовик», по картинному выражению легитимиста Шатобриана. Пишегрю был найден мертвым в своей постели 6 апреля; говорили, что он сам покончил с собой. Кадудаль с одиннадцатью сообщниками был казнен 25 июня; он был единственным человеком, внушавшим консулу своей энергией и стойкостью страх и потому уважение. Победитель при Гогенлиндене, в котором раболепные судьи, несмотря на все свои подвохи, не могли отыскать вины, был помилован, но лишь под условием удалиться в Америку.
Знать и самые высшие сферы были глубоко поражены убийством принца, и это впечатление было тем сильнее, что они должны были скрыть свой ужас и омерзение в эту минуту. Император и Германия не предприняли ничего против совершенного правонарушения, как не протестовали и против занятия Ганновера. Русский император Александр I и шведский король Густав III напоминали сейму о его обязанностях; оба двора наложили официальный траур по погибшему принцу, но Австрия, действуя заодно с Пруссией, постаралась замять дело. Разлагавшийся труп немецкого государства был лишен всякого чувства национальной чести, и при таком смирении со стороны наиболее затронутых злодейской расправой, французское правительство дошло в своей наглости до того, что свалило все дело на английских послов и агентов штутгартского, мюнхенского и кассельского кабинетов.
Для полного и окончательного утверждения монархии только и требовался этот заговор. 27 марта 1804 года, тотчас вслед за вступлением в силу наполеоновского кодекса «Code civil», сенат намекнул консулу, что ему следовало придать прочность совершенному им, увековечить основанную им новую эру. Бонапарт попросил сенаторов выразиться яснее… Налаженный аппарат принялся действовать энергично. Законодательное собрание приняло проект к рассмотрению, и только один из его членов, Карно, имел смелость представить свои возражения. 18 мая 1804 года, под председательством второго консула, Камбасереса, состоялось сенатское определение, по которому Наполеон Бонапарт признавался потомственным императором французов. Достойное собрание отправилось торжественно в Тюильри и вручило первому консулу этот декрет, вместе с просьбой ввести новый строй государства еще до одобрения его национальным собранием, хотя «избранник нации» и поставил условием это одобрение. Действительно, уже 20-го числа, в Троицын день, последовало провозглашение Наполеона императором; потом были приняты еще некоторые изменения в конституции; исход народного голосования, принимаемого теперь за дело второстепенное, как оно и было в действительности, был обнародован только в ноябре; 4,5 миллиона голосов сказали «да»; лишь 2569 приняли на себя напрасный труд выразить свое несогласие.