Всерьез (ЛП)

Я затрясся и поддался ему, насаженный на безжалостные мокрые от смазки пальцы. Раздался стон, но шел он от Тоби и был таким же оголенным, как, по ощущениям, я сам. И я ответил, толкаясь бедрами вверх — он должен понять, что все, чего он хочет, хочу и я. Что я хочу. Чтобы он проделал все вот это со мной. Вместе со мной. Для меня.

Рука Тоби сжалась вокруг моего члена, и чистое удовольствие от его прикосновения пронзило как самый яркий солнечный свет. Мой внезапный вскрик эхом отразился от кухонной плитки, слишком громкий, слишком резкий, слишком отчаянно демонстрирующий всего меня. Тоби нагнулся и проложил дорожку из поцелуев вниз по просительно изогнутому позвоночнику. Мои пальцы вцепились друг в друга, но рукам было не за что хвататься. Остался только Тоби, его губы у меня на коже, и все ощущения, что он будил. По правде говоря, наслаждение пугало больше боли. Оно требовало более глубокого подчинения.

Я почувствовал практически облегчение, когда он отстранился.

Но затем ощутил недвусмысленный нажим закругленного конца анального крюка, который растягивал меня все шире, продавливался глубже. Насилие притупленного сорта. Я не чувствовал боли, но казалось, она вот-вот появится, что было еще хуже и держало меня на грани вскрика. Пока Тоби не прошептал: «Дышите, доктор», и проклятый крюк не оказался внутри меня, а тело натужно пыталось к нему приспособиться, как моллюск к жемчужине.

Я это ненавидел. Обожал. Обожал, насколько ненавидел.

И насколько защищенно себя чувствовал в таком состоянии с Тоби, который каким-то образом видел пустоты между моими размытыми границами куда четче, чем я сам.

Он потянул за цепь между сковавшими руки наручниками, чтобы вновь поднять меня. И несмотря на осторожность, даже это легкое движение… толкнуло, напомнило, ублажило, помучило. Несколько капель пота покатились между лопаток, и собственная кожа стала настолько чувствительной, я так в ней затерялся, что практически готов был поклясться, что ощущаю жар от каждой сферы и трение кристалликов соли в них. Мой рот широко раскрылся, и из него вырвался звук, дрожащий и неоформившийся — мутная смесь жажды, мучений, возбуждения и подчинения.

Да.

Пожалуйста.

Именно так.

Послышалось звяканье цепи, которую Тоби продевал сквозь кольцо на крюке, затем щелчок карабина, когда он соединял ее с наручниками, и в следующий момент я уже оказался скован по рукам и ногам. Дернулся, потому что это всегда было моей первой инстинктивной реакцией, и изгиб крюка сдвинулся на входе в тело, напоминая о его вторжении, усиливая ощущение плена. Я сглотнул вскрик, на горле и запястьях нервно забился пульс. Роберт часто связывал меня более жесткими способами, но несмотря на всю примитивность сегодняшнего — а, возможно, и благодаря этой терпкой смеси от демонстрирования себя и ощущения постороннего предмета в теле — он меня оголил, ободрал и вывернул наизнанку. Член бесстыдно тянулся вверх между расставленных бедер, смазка стекала по нему и капала на стол.

— Господи, Лори.

Тоби взобрался рядом, вклинился между моих ног и зарылся пальцами в волосы. На секунду его дикие сверкающие глаза заменили собой весь мир, а затем он с тихим рыком впился мне в губы яростным поцелуем. Я не решался пошевелиться, чтобы не чувствовать это отвратительное дерганье и давление глубоко внутри, но Тоби бы мне и не дал, держа крепко — ровно до тех пор пока я не начал бы сопротивляться, пока позволял ему засовывать язык поглубже в мой рот и брать меня, брать все.

Какой же он был прекрасный — этот жестокий и голодный поцелуй. Со вкусом чая, что Тоби пил чуть раньше, а потом — меня.

Когда он отстранился, нас обоих вело и дышалось с трудом.

Его руки проехались по моему телу, поглаживая, царапая, помечая как свое, пока я дрожал и тихо постанывал, одновременно стреноженный и свободный. Подушечки его больших пальцев кружили вокруг моих сосков, разжигая удовольствие, словно угли, пока оно не заполыхало по новой, и я откинул голову назад и выгнулся навстречу Тоби, забыв обо всем на свете. Движение потянуло за собой наручники и крюк, и тело прошил шок от этих жестоких украшений, а крик застрял где-то в горле.

Тоби наклонился ближе и коснулся губами тех мест, где только что были его пальцы, накрыв слишком чувствительную плоть волной изумительного жара. Из груди шумно вырвался весь остаток воздуха, и я захлебнулся его именем, словно муха в меду, застрявший и тонущий в сладости. А когда ощущения достигли почти что нестерпимого пика, он прихватил мой сосок краешками зубов, и это более жесткое прикосновение прошило тело словно молния. Я едва не кончил от осознания, насколько полно он меня контролирует. Насколько полно принадлежу ему.

Тоби поднял голову с улыбкой на блестящих от влаги губах, которыми он целовал и мучил, и потянулся под столешницу за чем-то, что из моего положения плохо получалось рассмотреть. Разогнулся он уже с соединенными стальной цепочкой клеверными зажимами в руках. Они посверкивали у него между пальцев и обещали боль.