Всерьез (ЛП)

— Для тебя. Дай мне где-то… минут пять. И… — наградил он меня самой зубастой своей улыбкой, — разденься.

Я замер.

— Когда ты сказал, что хочешь лимонно-безешного пирога и грязного секса, я не думал, что они будут идти вместе.

— Это твоя расплата за то, что недооценил меня.

Тоби исчез наверху, оставив меня парализованным неловкостью. Да, благодаря АГе здесь было теплее, чем в остальном доме, и меня не увидят, разве что кто-то перелезет через стену в саду и поднимется прямо на патио. Но все же раздевание посреди собственной кухни несколько пугало. Я чувствовал себя чересчур беззащитным для такого безопасного сценария. Всему виной был яркий, но холодный свет, падающий на кожу, освещающий и оголяющий все мои желания, обнаженные и недвусмысленные под лучами зимнего солнца.

Нервное предвкушение вздыбило волоски на руках.

Я не знал, как мне лучше дожидаться Тоби. На коленях? На жестком полу. Это поможет? Кусочек фантазии. Но он не говорил…

В итоге я оперся бедрами о стол и скрестил руки на груди, словно все происходящее было абсолютно нормальным.

Казалось, что Тоби нет больше, чем пять минут. Казалось, что прошла уже вечность.

Но наконец я услышал шаги на лестнице, и Тоби появился с кучей… вещей в руках. Он замер в дверном проеме, и его глаза проехались вверх-вниз по моему телу в таком неприкрытом и собственническом запале, что я почувствовал жар, смущение и легкий мандраж. Я не был уверен, что девятнадцатилетний парень должен обладать такой властью надо мной, но находил и какое-то абсурдное удовлетворение, зная, насколько я для него притягательный, что ему нравится видеть меня обнаженным и находящимся в полном его распоряжении.

Он бросил на стол пару подушек и провел пальцами по истертой до гладкости поверхности.

— Просто обалденная столешница.

— На самом деле это судейский стол. Я его купил на распродаже антиквариата.

— Наверное, поэтому у меня и постоянно возникают извращенские фантазии с его участием. — Он похлопал ладонью по древесине. — Забирайся и вставай на колени.

На столе? Я же буду так… выставлен на обозрение. По коже забегали мурашки, бросая меня одновременно и в жар, и в холод.

— Ох, Тоби, может, не надо?

Он бросил взгляд на мой предательски твердеющий член.

— Надо.

Так что я взобрался на кухонный стол, стыдящийся своего возбуждения или возбужденный от стыда, что само по себе представляло особую сладко-острую муку.

— Раздвинь ноги.

Из горла у меня вырвался звук, который абсолютно точно не был всхлипом, и я подчинился, расставляя бедра шире, а потом еще шире, пока Тоби не остался доволен результатом.

Он подложил по подушке под оба мои колена и улыбнулся:

— Ты охеренно заводишь.

Я попытался придумать что-нибудь ворчливое в ответ, но едва мог думать, едва мог дышать под взглядом Тоби.

— Что только не сделаешь для тебя, — выдал я в итоге.

— Знаю. — И в голосе у него был чистое веселье, когда он проводил ногтями по внутренней стороне моих бедер, пока я беспомощно дрожал от собственной беззащитности и пытался устоять в нужной позе, а член и приводящие мышцы бедер уже начинали ныть.

— Так. Теперь… — Тоби на секунду выпустил меня из плена своих ласк и опять завозился в принесенной куче веревок, наручников и бог знает чего еще. Он протянул руки, в одной из которых лежали «Врата ада», а во второй — анальный крюк, и снова широко улыбнулся. — Выбирай.

Тут и выбирать не надо. Я указал на «Врата ада».

— Круто. — Он бросил кольца обратно в кучу.

Секунду я пытался сообразить, что произошло, потом понял, а потом мучительно простонал.

— Ты мозговыносящий гаденыш.

Он кивнул, ни на йоту не пристыженный:

— Руки за шею.

Тут я осознал — как и всегда в какой-то момент — что могу просто отказаться. Могу слезть с чертового стола и запретить Тоби что-то со мной делать. Единственная власть, которой он здесь обладал, была та, что я сам ему вручил и мог забрать в любую секунду одним взглядом, одним словом, простейшим жестом.

Но мне не хотелось. Я желал, чтобы он взял меня, взял все — мое удовольствие, мою боль, мою гордость и мой стыд. Желал положить все это к его ногам, пока мы оба не станем свободными, пока я не стану его, а он — моим, а все остальное не порвется в клочья.

Я завел руки за шею, и Тоби надел на них наручники. Его пальцы зарылись мне в волосы, легонько потянув, отчего жаркие мурашки прокатились по хребту до самого копчика.

— Хорошо, — сказал он. — Теперь нагибайся.

Я не хотел этого делать, но мечтал, чтобы он заставил. Мне нужен был Тоби, нужна его рука — твердая и неотвратимая — чтобы контролировать мое падение. Он направлял так нежно, что я едва не заплакал от стыда и какой-то ужасной жажды. Под щекой чувствовались царапины и узелки в дереве. Тоби ощущался как просто облако тепла где-то позади, пока он стоял возле дельты, в которую превратил мое тело, унижая и раскрывая меня.