Всерьез (ЛП)

Ее голос переполняло абсолютное безразличие, но я сходил с ума от страха за Тоби и непонимания, а поэтому все равно сказал:

— Я только хотел узнать, почему он работает в том кошмарном кафе, а не… занимается чем-то, более подходящим к его талантам и способностям.

— Я всегда предполагала, что ему там нравится.

— Не… эм, не уверен, что это так.

— Тогда пусть бросит. — Она вновь взялась за кисть. — А сейчас, если только ты не хочешь стать человеком из Порлока[35], мне нужно закончить эту картину.

Понятия не имею, что она имела в виду, но и без того стало ясно, что мне указали на дверь. Сердце рассталось с немногочисленными последними надеждами.

— Простите. Э… не могли бы вы передать ему, что я заходил? Или… попросить его…. не знаю…

— Лучше подожди здесь. Если будешь вести себя тихо и не мешаться.

— Правда? Я… Да… Спасибо.

— Шшш.

Я зажал рот ладонью, прежде чем из него вырвалось еще одно инстинктивное «простите».

Лофт Золы представлял собой главным образом свободное пространство и вид.

Великолепный вид, но не уверен, что мне было бы комфортно жить здесь. В одном углу притулилась маленькая кухонька, неподалеку — что-то, похожее на отгороженную ванную, и штора, которую я на пробу отдернул в сторону, открыв взгляду, должно быть, спальню Тоби. Очень неловко переступать ее порог в отсутствие хозяина, но других мест просто не оставалось.

Уголок дома у Тоби оказался на удивление аскетичным: длинная вешалка для одежды, раскладной диван-книжка для сна, небольшой книжный шкаф, забитый, в основном, сборниками поэзии и книгами по кулинарии, и восседающий на его подушке плюшевый медоед, которого так и хотелось потискать. Стены были беспорядочно увешаны накопившимися за девятнадцать лет увлечениями. Судя по целому ряду звездных пейзажей, видов Земли с Луны и карт Солнечной системы, когда-то Тоби, очевидно, хотел стать космонавтом. А может, если взять схемы эволюции динозавров и справочные таблицы по окаменелостям — палеонтологом. Был здесь и постер о биоразнообразии глубоководных видов у берегов западной Австралии, плакат с рыбами-ангелами от National Geographic и изображение кораллового рифа в разрезе, оставшиеся от, вероятно, его периода морского биолога.

Ох, Тоби. Тоби.

Менее поддающимися классификации оказались постер обложки сборника произведений Дороти Паркер, изданного Penguin, кадр Фреда Астера и Джинджер Роджерс, который я вспомнил из «Времени свинга», концертная афиша Руфуса Уэйнрайта — «5 ночей бархата, гламура и вины в Королевском оперном театре» и цитата из доктора Сьюза: «Вот всамделишная правда — ты сегодня самый Ты. И Тебяшнее созданья в целом мире не найти»[36]. И наконец то, что оказалось фрагментом с изображением Святого Себастьяна из полиптиха Аверольди Тициана — о чем я узнал только благодаря подписи внизу. Где весьма мускулистый, слегка варварского вида Себастьян мучился от пронзившей его стрелы.

Могу понять, почему он нравится Тоби.

Я разулся и сел по-турецки на диван, разглядывая репродукцию и гадая, смотрел ли и он на нее в мечтах о коленопреклоненном мужчине и томился от желания испытать все по-настоящему. Я залез в карман и проверил телефон. Никаких сообщений. Никаких пропущенных звонков. Попробовал еще раз набрать Тоби и снова услышал только запись его голоса, сидя здесь, в его пустой комнате.

Время текло медленно. Небо в скошенном потолочном окне Тоби окрасилось в жемчужно-серый.

В конце концов я прилег. От подушки пахло его средством для волос.

Я подумал, что мог, наверное, сейчас заплакать, но побоялся, что его мать сочтет это за мешающий работать шум, поэтому просто стиснул его медоеда и стал ждать, когда Тоби меня найдет.

Я оказываюсь на пороге комнаты деда еще до того, как вспоминаю, что теперь это уже не его комната.

Дверь слегка приоткрыта, и это как раз и не дает мне ворваться к неизвестным людям. Ощущение, будто смотришь на Нарнию или что-то вроде того. Незнакомый мир, полный чуждых вещей, когда я привык считать его дедушкиным. Нашим.

В кровати кто-то спит. Тщедушное очертание человека, слишком слабое и поверхностное дыхание. Я узнаю этот рваный ритм. Так дышишь, когда твое тело думает, что каждый вдох может оказаться последним. А рядом сидят и держатся за руки две женщины. Одна дремлет в позе «трындец, как же завтра шея болеть будет», а вторая уткнулась в читалку. Она поднимает глаза, и черт — надо было раньше уйти, а теперь я застрял тут и чувствую себя неловко, и незваным гостем, и отвратным что пипец. Извиняюсь одними губами, она улыбается в ответ, и я отступаю обратно за дверь.