Всерьез (ЛП)

— Серьезно?

Я поцеловал, довольно игриво, его аппетитное полупопие.

— Серьезно.

— Слушай, я польщен, конечно, но если кончишь, буду карать.

— Знаю. И не кончу. Я тебя не подведу. — Я прижался к нему, весь расшатанный и требующий ласки и совершенно того не стыдящийся. — Но, пожалуйста, позволь мне… доставить тебе наслаждение. Любым способом, каким хочешь.

В ответ он застонал и мелко задрожал под моими губами. Я снова его поцеловал и подразнил языком, соблазняя сантиметр за сантиметром, заветную линию, разделяющую напополам его зад, пока он не нагнулся вперед, выставив назад бедра, чтобы впустить меня глубже.

— А-а, хер с тобой, — взвыл он. — Действуй.

Я почувствовал, как он колеблется, когда его пальцы появились сзади, но внезапно плоть передо мной разошлась в стороны, и я тут же подался вперед в это мягкое потайное тепло.

Все тело Тоби застыло от волнения.

— Смотри, если не будет охеренно…

Я не дал ему шанса возразить или передумать и нажал языком, проникнув в тугое кольцо мышц одним влажным и беспощадным толчком.

Он взвыл и затрясся, весь хребет прошибла лихорадочная судорога.

— Огосподикакохеренно.

После чего делать с ним что-то стало блаженно невозможно. Тоби не мог молчать и не двигаться. А я, со всеми моими путами, не в силах был хоть как-то его контролировать. Да и не хотел. Я получал столько наслаждения, просто стоя на коленях и позволяя ему прогибаться, и тереться, и трахаться об меня, слушая, как он заходится стонами и не смолкает, как будто теряет рассудок.

Вот бы еще увидеть его — потного и взъерошенного, исступленно извивающегося на моем языке.

Но я все равно чувствую, слышу, пробую на вкус.

И вкус у него кисло-сладкий и родной — просто стопроцентного Тоби.

Он выдыхал едва членораздельные ругательства, но они падали на меня как поцелуи. Было больно — запястьям, челюсти, коленям, мошонке, члену — больно за него, больно от того, как мне его хотелось. Но главное — это ощущение: как он касался меня, как дарил эту боль, как гладил, не притрагиваясь, превращая пустоту над кожей в ласку.

— Блин, вот бы иметь еще одну руку… У меня ж член сейчас… А, з-зараза… Лори…

Внезапно звуки сменились тишиной и неподвижностью. Потом он содрогнулся, издал самый сиплый, самый надломленный вскрик, что я когда-либо слышал, и… и… Не могу сказать точно, что дальше произошло, но он оказался у меня на коленях, обмякший и в поту, и по большей части раздетый. Руки обхватили меня за талию, а голова уткнулась в плечо.

О боже, слишком много. Слишком много обнаженной кожи. Слишком много Тоби.

Я лихорадочно попытался его сбросить. Боялся, что подведу в самый последний момент. Не был уверен, кончаю я или кончается мой рассудок.

— Не могу. Не надо. — Сам не знаю, что я имел в виду, но только понимал, что из последних сил цепляюсь за скалу своего желания и вот-вот упаду. Он стянул галстук у меня с глаз, и я отпрянул, ослепленный светом. — Пожалуйста. Не могу.

— Все хорошо. — Голос Тоби осип от криков, но был таким нежным, таким невероятно нежным. — Можешь.

Не могу. Не могу. Наслаждение разрывало меня на части.

Я с трудом проталкивал воздух в легкие.

С трудом старался не разочаровать его.

Слезы все равно выступили. А может, это из-за яркого света.

Глаза Тоби превратились в пятно бесконечной синевы.

Но я смог. Сдержался, хотя чувствовал, что умираю. Потому что он сказал, что смогу, и в тот момент я ему верил, и этого оказалось достаточно. И он обнимал меня, пока я задыхался, и всхлипывал, и не кончал.

Потом наступила глубокая тишина. Ничего, кроме нашей кожи и постепенно выравнивающегося дыхания. Парадокс полноты и неудовлетворения, и мне хотелось, чтобы он никогда не кончался.

Наконец, Тоби расстегнул ремень и развязал мне запястья, на что у меня вырвался тяжелый вздох — эта свобода нещадно напоминала потерю. Он устроился поуютнее животом к моей спине и принялся растирать затекшие руки.

— Лори?

— Да?

— Слушай, вон те книги очень дорогие? В смысле, они тебе нужны?

Я моргнул потяжелевшими от влаги ресницами.

— Если только как память. А что?

— Да я тут… — Он снял соринку с ковра. — Я тут… в общем, вроде как прошелся по ним направленным спермоударом.

Затекло у меня тело или нет, а я все равно притянул его к себе и смеялся ему в шею, пока не начал задыхаться.

— И ничего смешного. У тебя салфетки есть или еще что?

— Да не волнуйся ты о них. Пойдем спать.

После всего, что мы только что сделали, было странно вот так встать и начать самые банальные приготовления ко сну. Тоби принес мне стакан воды — я и не подозревал, что хочу пить, но осушил в один присест — а я выдал ему запасную зубную щетку. Он смотрел, как я загружаю белье в стиральную машину. Я смотрел, как он безуспешно пытается расчесать волосы.

Так обыденно.

Так интимно.

И пока я выключал свет в коридоре, Тоби — все еще голый и с мятным дыханием — пролетел мимо, нырнул в кровать и укутался в одеяло, пока наружу не осталась торчать одна голова. Он довольно промурлыкал:

— Я скучал по твоей кровати.