Всерьез (ЛП)

Тоби получил свой бесплатный чай и печенье, которое он выбирал из корзинки продавщицы, целую вечность колеблясь — о, коварный — между шоколадным со вкусом брауни и овсяным с изюмом. Словно я не был его пленником, прикованным легчайшим из прикосновений.

Он мучил меня практически всю дорогу до Оксфорда, держа на самой сводящей с ума грани желания — не слишком сильно, но и не слишком слабо. Следил за моим лицом и реакциями, которые не всегда получалось подавить, и время от времени двигался более откровенно — недвусмысленный тычок, чтобы не дать мне свести ноги, подъем стопы, подлезающий под мошонку — просто чтоб я покраснел, вздохнул или задрожал.

Эти прикосновения сделали меня бессильным, отчаянно желавшим, развратным. Превратили в терзаемую им игрушку.

И я был от них без ума.

Он убрал ногу, когда машинист объявил, что мы прибываем в Оксфорд, и это дало пару секунд, чтобы собрать в кучку все, что осталось от моих мозгов и чувства собственного достоинства, но даже тогда меня до абсурдного шатало при спуске на платформу.

Тоби спрыгнул следом. Сама беззаботность, черт его дери.

Мы могли бы взять такси, но до ужина оставалось еще много времени, а я пообещал ему поход в магазин. Он на секунду замер на ступенях у входа в вокзал.

— Что такое? — спросил я.

— Что, и вот это оно?

— А ты ожидал другого?

— Я-то думал, что Оксфорд — «город грезящих шпилей», а не, ну, типа кошмарная, забитая машинами развязка и внезапный бронзовый бык.

Я к Оксфорду привык, но Тоби был прав — данный угол города не сильно впечатлял. Приземистое серое здание вокзала, кутерьма на Ботли-роуд, бизнес-школа Саид с ее претенциозными экспериментами из песчаника.

— Вместо этого быка едва не случилась Маргарет Тэтчер, так что не жалуйся.

Он ответил слегка озадаченным взглядом, как будто слышал раньше само имя, но не мог вспомнить откуда или насколько оно важно. Что, откровенно говоря, наводило на меня ужас.

— Пошли? — спросил я, чтобы не думать об этом.

Он кивнул, и мы вышли в город мимо внезапного бронзового быка и кошмарной, забитой машинами развязки, направляясь в центр, где серый уступал место зеленому и золотому.

Тоби с его широко распахнутыми глазами был сам энтузиазм. Просто умилительно. Интересно, а что если бы мы на самом деле куда-то вместе поехали? Подальше, чем сто километров по М40. Все равно куда. Как бы здорово было просто иметь его рядом. И его тишину, и прикосновения, и жестокость, и радость.

Глупости. Сплошные глупости.

Мы с Робертом все собирались куда-нибудь съездить. Все двенадцать лет собирались, но нам все не хватало времени, и жизнь мешала планам. А теперь я стою и мечтаю о том, чтобы сбежать черт знает куда (Прага, Венеция, Париж) с девятнадцатилетним парнем, которого знаю всего лишь несколько месяцев.

— Я здесь жил недолгое время, когда был студентом, — сказал я, как будто собственные мысли можно утопить в разговоре. — Окна моей спальни выходили прямо на пути.

— Комната с видом, ничего не скажешь.

— На самом деле, она мне очень нравилась. Особенно ночью, когда видишь только движущиеся огни и тени людей. Золотые стены и зеленая трава — это, конечно, хорошо, но рядом с железной дорогой чувствуешь себя частью чего-то большего.

— Чего, индустриализации, что ли?

— Жизни, — улыбнулся я.

— Блин, какой же ты… — В голосе Тоби послышалась странная сердитая нотка.

— И что это значит?

— Значит, что я охренеть как люблю тебя.

— Спасибо.

Он хмыкнул.

— Ну, уже лучше, чем «ладно»… прогресс налицо.

— А что, по-твоему, я должен сказать?

— По традиции вроде как положено: «Я тоже тебя люблю, Тоби». Вот его было бы неплохо.

— Ты же не можешь влюбить в себя человека, капая ему на мозги.

Он коротко и печально улыбнулся.

— Ага, я заметил.

Мы шли мимо практически идентичных пиццерий Джордж-стрит в не слишком уютной тишине. Пожалуй, хорошо, что мы в этот момент находились не в Праге, Венеции или Париже.

Наконец Тоби дернул меня за руку.

— Просто ты разрешил себя мацать всю дорогу в поезде, хотя по виду уже готов был концы отдать, а потом еще и сказал вот то про жизнь, как будто прямо с души срезал и только для меня. И у меня на это сердце стало такое большое, тяжелое и типа мягкое, как губка, что думал, оно натурально взорвется, если не скажу, что люблю тебя. Разве ты никогда ничего похожего не чувствуешь, хоть чуть-чуть?

— Я… Не знаю. — Ответ труса. Да еще и лживый.

— Понятно.

Господи, это же его голос сломленного подростка.

— То есть да, что-то в этом роде. Немного. То есть я бы это назвал по-другому. Не любовь. Просто счастье и… и влияние момента.

— А это, чувак, — торжествующе сказал Тоби, — уже семантика.

Я пихнул его и его улыбающуюся мордашку в двери торгового центра, и мы поднялись на эскалаторе до отдела косметики. Духи и одеколоны были расставлены по длинным, ярко освещенным рядам и разделены по маркам.

Тоби повернулся ко мне с растерянным взглядом.

— Я даже не знаю, с чего начинать.