Всерьез (ЛП)

Естественно, я разрешаю. Потому что от него это прозвучало как такой только наш с ним секрет — как что-то особенное. И Лори опять сжимает мои пальцы, будто говоря, что все по-прежнему хорошо. А поскольку Лори-то я верю, то слегка расслабляюсь. Может, и не страшно самую чуточку поддаться очарованию этого пьяного, голого… соблазнительно ранимого мужика.

Лори забирает у него графин-не графин и оставляет его в сторону. Джаспер протестующе мычит, но на самом деле не пытается как-то помешать.

— Вообще, Джей, тебе, пожалуй, стоит задуматься о том, чтобы одеться.

— Да какой в этом смысл?

— Социальные устои? Твое же чувство собственного достоинства? Нет, серьезно, мы опаздываем на ужин. Где твоя мантия?

— Не знаю. — Джаспер томно так откидывает в сторону руку. — Где-то.

И Лори можно сказать рычит в глубине горла. О-о, да, детка.

Стоп, мантия?

— Я ведь до этого уже оделся, — пытается помочь нам Джаспер, — значит, она где-то рядом.

— Только этой херни еще не хватало. Тоби, помоги мне найти его вещи.

Лори отпускает мою руку, делает шаг назад, и что-то хрустит под его ногой. Он резко отодвигается, открыв нашим взглядам несколько голубых фарфоровых черепков на ковре.

И да, сейчас, когда я смотрю внимательнее, в комнате царит полный разгром. Сама-то комната при этом просто невероятная — сводчатый потолок, деревянные панели, огромные окна с бархатными шторами. И книги. Охрененная куча книг, хотя большинство из них сейчас на полу. На полу вообще много чего валяется.

И вся обстановка наводит на мысль, что тут случилась какая-то адская жесть.

— Тебя что, — спрашиваю я, — ограбили?

— Можно и так сказать. — Джаспер уставился прямо на меня. Не знаю, в очках ли дело, или в свете, или в озлобленности, или еще в чем-то, но у него реально яркие глаза — золото на зеленом и серое на коричневом, целая палитра цветов.

Лори тем временем обнаружил какие-то изрядно помятые брюки и рубашку, и он кидает их в Джаспера.

— А где Шерри?

— Ушел.

— Разве он не идет сегодня на ужин?

— Если и идет, то не со мной. Невежественная колониальная пи… кхм, пилотка.

Я аж поперхнулся.

— Мужик, такими словами не ругаются.

— Какими — «колониальная»? А как еще назвать янки с манией величия?

— Нет, другим… Это мизогиния чистой воды, поскольку, ну… — Пытаюсь вспомнить что говорила мама: — «…в женских гениталиях нет ничего изначально неприятного, угрожающего или оскорбительного».

У Джаспера глумливые брови. Очень тонкие и изогнутые, как будто специально сделанные, чтобы гнобить тебя. В данный момент одна из них вскинута под таким охрененно издевательским углом.

— Да ты видел ли ее хоть раз, мой маленький эроменос? Пилотку.

Он меня так взбесил, что отвечаю, даже не задумываясь:

— Ага, мамину.

О, блин. Добро пожаловать в Молчание, население: все.

— Ну, не вживую, — поспешно добавляю я, — но мама ее часто рисует. Она художник.

По правде говоря, меня не слишком радует, что полмира видело… ну, вы поняли… моей матери, в самых детальных подробностях и в различных стадиях… jouissance, если брать мамин же термин, но это ж ее… ну, вы поняли… так что, наверное, она имеет право. Я не могу полностью примириться с тем, что это… ну, вы поняли… и мама… ну, вы поняли… но если очень постараться, то можно сказать, что там, ну… красиво, наверное — что-то такое фантастическое, как лабиринт, и во всех этих насыщенных красках… Аррргх, нет, моя собственная мать, не-не-не-не-не.

Джаспер опять на меня уставился. Кажется, он только что догадался, кто на самом деле моя мама. Капец.

Вот поэтому мне так нравится Лори — он во всем, что касается искусства, совершенно неокультуренный. И приходит на помощь, даже не зная, что меня надо спасать — бросает в Джаспера остатками одежды и настаивает, чтобы тот приводил себя в порядок, тем же самым голосом, каким выговаривает мне, когда я неприлично себя веду.

Зуб даю, Джаспера это тоже возбуждает. И он и правда начинает натягивать брюки и рубашку, пусть и сикось-накось и через задницу. В итоге нам приходится помогать, против чего он, кажется, и не собирается возражать, а только опирается на Лори, пока я застегиваю на нем рубашку и стараюсь не думать об его охерительно гладкой коже. Джаспера словно сама природа сделала для того, чтобы мучить.

Я еще в жизни не видел никого, кто бы так напивался. Как будто по нему и не скажешь, что бухой, а он — в зюзю, если вообще понятно, что я пытаюсь сказать. Это такое полное, холодное, пустое опьянение.

И мне было бы его жаль, да только все слишком запутано.

Стоит нам привести Джаспера в полуодетое состояние, как он тут же кульком падает обратно в кресло, словно в его теле нет ни единой кости.

— Лучше ты, чем я, — протягивает мне Лори свисающий с ладони белый галстук-бабочку.

Остается только вздохнуть. Да, не хочется снова смотреть, как Лори насилует галстук, но и в близкий контакт с Джаспером входить желания нет. Мало ли, вдруг мне… ну… понравится.