Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

Но все ли было так однозначно? Что Иванов оказался в этой газете – факт любопытный. Все вроде бы просто: Колчак в июле 1919 г., ввиду наступления красных, объявляет новую мобилизацию, и, с помощью Сорокина, Иванова берет к себе в газету ее редактор полковник В. Янчевецкий. Будущий писатель, автор исторических романов В. Ян, охотно взял к себе молодого литератора, с которым, как говорили, переписывался сам Горький – это, наверное, знали уже все литераторы в Омске. Но знали и другое, что Янчевецкий был правой рукой Колчака в деле белой пропаганды, а в вагоне «Вперед» «собирались весь махровый цвет контрреволюции, разные Дутовы, Анненковы, Красильниковы, Гайды и прочие, все посланники и представители иностранных миссий» – как писал Сорокин. В общем, была это не столько редакция фронтовой газеты, стоявшей в тупике Омской железной дороги, далеко от фронта, сколько клуб для «своих», место тусовок и развлечений, светский салон со своей хозяйкой – женой Янчевецкого. Там был рояль, подавались изысканные кушанья, а Иванов, согласно тому же Сорокину, получал там «шоколад и вино за свои писания». Потому что его «вначале, как наборщика (второй вагон газеты был типографией. – В. Я.) не пускали в этот вагон, но вскоре талантливые рассказы против пролетариата внушили доверие». Сорокину, мистификатору и выдумщику, а еще «мерзавцу и жулику», можно, конечно, не верить, если бы сам Иванов не подтвердил факт сотрудничества с газетой в письме И. Сталину в 1939 г. Написанному в экстремальных условиях, будто перед смертью, верить можно: «Я поступил туда (в газету “Вперед”. – В. Я.), будучи представлен редактору как писатель-наборщик (…). Редактор попросил написать ему рассказ, затем статью. Я не хотел показывать ему, что не хочу или что я бывший красный, да и, по совести говоря, я устал и замучился. К тому же семейная жизнь была не сладка. Словом, я написал в эту газетку несколько статей, антисоветских, и один или два рассказа».

Из доступных нам «впередовских» публикаций укажем на несколько подходящих. Это фельетон «Господин Мартынов» об омском паникере, напуганном летним 1919 г. отступлением армии Колчака и собирающемся спешно бежать на Восток. Иванов предлагает «каждодневно» извещать о якобы взятии сибирских городов красными, чтобы избавиться от всех паникеров. В своей злой иронии автор выглядит весьма патриотично. Как и в другом жанре – стихотворении в прозе «Петропавловск», рефреном которого становится лозунг-плакат: «Все на борьбу с большевизмом!» Главное тут то, что на супостатов встает сама природа, во главе с «ветром степным». Есть тут и отзвук горьковского «Буревестника», когда, словно «жирные пингвины», «из окон выглядывают обыватели, в их глазах ты читаешь страх: “Идут красные!”». Проводит правительственную линию Иванов и в корреспонденциях «Земское собрание» и «Узы дружбы», написаных ярким публицистическим языком, языком народного трибуна: общество, сплоченное созывом Земского собрания, «принимает в свои руки тяжелую секиру, которой вырубается новая Россия и которой будет размозжена голова большому злу». В статье «Узы дружбы» Иванов повторяет известные шаблоны белой пропаганды о большевиках – «германских наймитах-шпионах». Но в последнем абзаце чувствуются привычные уже ивановские дерзости: «И когда прерывается последняя ниточка, которая связывала лошадиную дружбу советских комиссаров с Германией, мы словами древнеримской пословицы можем сказать: “Отвернитесь, у нее нет друзей!”».

Пословицы такой у римлян нет – не прошли даром уроки мистификатора Сорокина! Зато есть рассказ с подобным названием: «Отверни лицо твое». Речь в нем идет о «человеке города», который вздумал пойти в степь «Кара-Айны», но показалась она ему «скучной, тоскливой», и он, по слову напутствовавшего его дуваны Огюса, «отвернул лицо свое», т. е. ушел обратно в город. В рассказе «Духмяные степи», написанном, судя по всему, позже («Отверни свое лицо» – в январе 1919 г.), та же тема развернута сюжетно: в родную станицу приезжает инженер Янусов, то ли как «Взыскующий Града», то ли просто от «ипохондрии». Ухмылки, скепсис и страх, что его «взять хотят», т. е., видимо, сделать новым спасителем степи, заставили его убежать обратно в город.