Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя

И совсем другое дело поезд. Образ всего противоположного пароходу. Поезд – это прежде всего война – эшелоны, везущие на фронт свежие войска – «пушечное мясо» – и боеприпасы, а обратно – раненых, искалеченных, надорванных людей. Поезд – символ вражды и зла: с него даже быки спрыгивают, как в очерке Иванова (слава Богу, удачно). Поезд – это и Колчак, выезжавший на фронт с инспекциями и помощью солдатам (часто цеплял к своему составу по два вагона с подарками фронтовикам), особенно часто в период отступления. Колчак на пароходе, как в очерках Вяткина, – слишком благостно для слишком сурового и мрачного адмирала, по сути, обреченного с момента принятия на себя «креста» Верховного правителя. И вообще, поезд, его прозаический вид – стандартные коробки вагонов, геометрия углов, плоских поверхностей, прямолинейности (только по рельсам, и ни на миллиметр в сторону) – больше подходит Колчаку, в ранге сухопутного адмирала, чем пароход. У него и внешность была больше «геометрической»: скулы, особенно «треугольный» нос, прямоугольная фигура и китель, шинель, а также нервность, горячность, напоминавшие толчки поезда на стыках рельсов, при торможениях и ускорениях. Поезд для Иванова – это еще и злополучная газета «Вперед», колчаковская не только по форме, но и по содержанию. Иванов вселился с женой в один из четырех вагонов, предназначенных для рабочих типографии и обслуги, он уже, хочешь не хочешь, должен был принять все колчаковское – образ мыслей, язык своих газетных статей и корреспонденций, политическую ориентацию. Но можно ли было все это так быстро поменять, переделаться, если и являешься, как бы ни старался быть эсером, красногвардейцем, «областником», – беспартийным?

На помощь шли псевдонимы, которых у «поездного» Иванова было, как минимум, два: И. Лыков и Вс. Тараканов. И еще один, спасительный, за которым можно было укрыться, почти не меняя своих имени и фамилии. Дело в том, что в это же время в Омске жил, работал, писал его почти полный тезка – Всеволод Никанорович Иванов. Редкая удача, чудесное совпадение, подарок судьбы! Как им было не воспользоваться? Может, потому и писал Иванов так охотно антибольшевистские статьи, что потом можно их «списать» на другого Всеволода Иванова. Хотя и человека другого возраста (родившегося в 1888 г.), образования, жизненного и литературного стажа и опыта. Он так же, как и многие писатели и сам Колчак, приехал в Омск из Петрограда, где окончил историко-философский факультет, некоторое время учился в Германии. Так же, как Вяткин, заведовал газетами, только иначе: был заведующим газетным отделом Русского бюро печати («Пресс-бюро Верховного правителя»), редактировал «Нашу газету». Объединяло же их одно дело борьбы с большевизмом. Газет в Омске было очень много, и обычный читатель, не историк, читая одну за другой тогдашнюю периодику, мог и не помнить, где именно читал одного Иванова, а где другого. Со стороны два этих Иванова сливались в одного, как это произошло с сентябрьскими корреспонденциями, освещавшими поездку Колчака на фронт – многие, даже и не обычные читатели, спутали Вс. Н. Иванова с Вс. В. Ивановым.

Сам Иванов тоже был хорошим «путаником». Те самые «очерки фронта» «У черты» он печатал не в газете «Вперед», а в другой газете – «Сибирском казаке». В газете же «Вперед» публиковал не только статьи, но и полуполитические рассказы: «Клуа-Лао», «Одичавшие». Мирные «Рогульки» же, наоборот, в екатеринбургской газете «Голос Сибирской Армии», правда, под псевдонимом «З.». Не чуждался и других газет – «Зари», где была напечатана «Моль», курганского издания «Земля и труд», где появился «Купоросный Федот». В журнале «Возрождение» были опубликованы алтайские сказки и «Американский трюк». Мог ведь и «Нашей газете» что-то дать как тезка – тезке, или под псевдонимом, которые тогда были весьма распространены. Время было хаотичное, карнавальное, легко делившееся на короткие отрезки времени, и особенно ускорившееся после колчаковских поражений, отступления, а затем бегства армии. Потому и нельзя исключить и таких парадоксов и казусов. Тем более что Иванов оставался в поле, контексте, атмосфере сорокинского футуризма и его «Манифеста», который, возможно, сам и написал. Были там и такие слова: «Шут Бенеццо в газетном колпаке кувыркается на подмостках жизни». Юродивому, т. е. вне политики находящемуся, выдумщику, футуристу, поэту позволено и в газетах «кувыркаться», меняя и путая их названия и принадлежность – он ведь шут в газетном колпаке! Как тот же Сорокин в 1918 г. в газете эсера Дербера мог поменять в ключевом партийном лозунге «В борьбе обретешь ты право свое» слово «борьба» на слово «ум». При этом, вспоминает он в своих «Тридцати трех скандалах Колчаку», «в двери выглянула улыбающаяся луна Всеволода Иванова». Такие выходки Иванов явно одобрял, одновременно учась у главного сибирского скандалиста. В 1919 г., правда, Сорокин слишком уж увлекся, всерьез подвергая свою жизнь опасности этими скандалами.