Всеволод Кочетов и его opus magnum

Роман Кочетова «Журбины» (1952 года) я не читала, но, как говорится, «смотрела кино» — снятый на основе сценария самого же Кочетова фильм «Большая семья» 1954 года. С точки зрения своей структуры, «сделанности», — это, я считаю, изумительно пропорциональный фильм, даже безотносительно к его содержанию. А качество актёрской игры таково, что в номинации «Лучший актёрский ансамбль» он стал лауреатом Каннского фестиваля. Идеология идеологией, но по этой части даже «буржуи», как видите, восторженно развели руками (больше всех в этом фильме мне нравятся Сергей Лукьянов в роли самого старшего из Журбиных и совершенно божественный, космического таланта Николай Гриценко в роли подлого и трусливого заведующего клубом по имени Вениамин Семёнович, что совершенно прозрачно намекает на его национальность).

В общем, совершенно образцовый по всем параметрам фильм прекрасного советского жанра «судьба семьи — судьба страны», к которому относятся и два других аналогичных шедевра — «Евдокия» и «Дом, в котором я живу». Вот умели же когда-то снимать целые эпопеи, многофигурные эпопеи, всего в одной серии!

Понятное дело, что многопоколенная семья кораблестроителей Журбиных является для Кочетова образцовой, и он бы хотел, чтобы она оставалась такой же из поколения в поколение, на что намекает трогательная финальная сцена, когда родоначальник этой династии, увидев, что новый корабль называется «Матвей Журбин», хитро ухмыляется и говорит, что так он назван не в честь него, а в честь правнука-карапуза, которого он держит на своих руках: похоже, рабочая судьба малютки Матвея уже директивно определена безмолвным семейным плебисцитом, хотя он едва-едва научился ходить ножками.

Помимо сценария, общей идеи и актёрской игры в этом фильме мне очень нравится сочетание реалистического и романтического: реализм определяется жизненной основой, потому что подобные семьи наверняка существовали, а романтизм — лёгкой, но безусловной возвышенностью вдохновляющего характера.

Да, но это была первая половина пятидесятых годов: уже умер Сталин, но ещё не воцарился Хрущёв, в результате чего наш кинематограф утратил чрезмерно жёсткую суровость, в меру гуманизировался, но при этом было ещё далеко до бессистемности таких фильмов, как «Живёт такой парень» (с вечным свистом вместо осмысленного действия), и наркоманической, с изрядной долей патологии, фрейдистской психопатической витиеватости таких фильмов, как «Летят журавли» (к счастью, вскоре это «экспериментальное» направление стало маргинальном, и наше кино вернулось к здоровому, но уже очень утонченному, ювелирному реализму; мой гран-при фильмов шестидесятых годов — «Женщины», семидесятых — «Молодая жена»; слава Тебе, Господи, мода на таких хорошеньких истеричек, как Татьяна Самойлова и Татьяна Лаврова, быстро прошла).

Да, но после «Большой семьи» прошло всего десять лет, и Кочетов, вплотную познакомившись с работой ленинградских заводов, мрачно заметил, что «время Журбиных прошло».

Но что же изменилось всего за десять лет? — Всё. Производство перестало быть патриархальным, «деревенским» по системе отношений в коллективе и стало чисто технократическим и, так сказать, бездушным, и этот труп отношений было уже невозможно гальванизировать никакими инъекциями деланного воодушевления таких пьесок, как «Сталевары».

Булатов в «Чего же ты хочешь?» (то есть, разумеется, сам Кочетов) был всеми руками за технический прогресс, но при этом был категорически против технологичности производственных отношений, где уже нет места ни искренности, ни энтузиазму, ни сознательности, а есть только выполнение плана. Да, но что поделаешь? Невозможно в эпоху массовой автомобилизации вздыхать о том, как хорошо было ездить на извозчике. Кочетов, устами Булатова, категорически возражал против превращения рабочего и инженера в «кнопку». Да, но наступила эпоха автоматизации; ручная сварка, которой с энтузиазмом занимались Журбины, ушла далеко в прошлое и всего за несколько лет стала анахронизмом. Что поделаешь: производство шестидесятых годов требовало именно умения нажимать на кнопки, а не умения махать тяжёлым молотом (да, советские скульптуры молотобойцев выглядели красиво, по-античному, но посмотрела бы я на худощавого Кочетова, если бы ему в руки дали такую пудовую «игрушку» и заставили бы «поиграть» с ней хотя бы смену!). Мне даже страшно подумать, какой шок вызвала бы у него компьютеризация и превращение кнопки в «мышку», на которую даже не нужно, в отличие от кнопки, нажимать.