Всеволод Кочетов и его opus magnum

Муж Елены Алексеевны, демонстрирующей редкостную воспитанность и деликатность, — вузовский преподаватель каких-то наук, кажется, математических. В исполнении Иннокентия Смоктуновского — это именно то, что надо: человек считает себя неудачником, но тщательно это скрывает, постоянно шутит с кривой улыбочкой уязвлённого человека и, честно говоря, всех заёбывает свой хандрой и скрытой завистливостью, доходящей до кульминации тогда, когда к ним гости, проездом, заезжает по-настоящему деятельный и профессионально успешный друг семьи, открытый и дружелюбный, получающий удовольствие (в отличие от мужа Елены Алексеевны) от своей деятельности.

В семье этих супругов — хандрящего невротика и собранной, справедливой и, в общем, очень несчастной женщины — растут две дочери-студентки гуманитарного профиля (одну из них играет Лариса Удовиченко, на что обращаем особое внимание). Елена Алексеевна просит их показать приезжей Ольге Москву, но вместо этого они усаживают её на лавочку и начинают утонченно (как им кажется), но совершенно зверски, в психологическом смысле, над ней издеваться. Почему? Потому что она из ПТУ и да, с Урала, потому что она, в отличие от них, одета по-провинциальному дубовато, носит шапку-ушанку (а что ещё нужно носить в суровом климате его родины — кружевную шляпку с перьями, что ли?). При этом Ольга, надо отдать ей должное, ведёт себя очень достойно, не злится, хотя прекрасно, несмотря на её кажущуюся простоту, понимает, что над ней издеваются, и, в общем, одерживает моральную победу, хотя дочкам-фифам, Ане и Гале, так, естественно, не кажется.

Из этой, в частности, сцены, очевидно, каким глубоким, по сути, был неинституционализированный раскол советского общества — раскол между теми, кто делал, и теми, кто, так сказать, выдрючивался, лучше не скажешь.

Да, это был раскол не между городом и деревней, не между образованными и необразованными, не между культурными и некультурными (Елена Алексеевна — городская и образованная пожилая женщина, что не мешает ей находить общий язык с провинциальной, малообразованной, молодой и довольно неотёсанной, воспитанной в детском доме Ольгой), а между фифами (не только женского, но и мужского пола, потому что в этом смысле муж преподавательницы балетного училища — такая же фифа, уязвлённая своим неудовлетворённым эгоизмом) и людьми дела (и Ольгой, которая учится рабочей профессии, и Еленой Алексеевной, которая преподаёт балет).

Фифы обоих полов — это бездельники, и не только конкретные бездельники в лице тех «будущих прозаиков», которых высмеял в своём романе Кочетов, но и в лице разного рода служащих, сотрудников, преподавателей, кого угодно, которые, конечно, где-то «работали», но при этом были, так сказать, злостными и озлобленными бездельниками, лучшим оружием которых был дешёвый, ну очень дешёвый снобизм: все, кроме людей труда (физического или интеллектуального) себя за кого-то выдавали (как герой Буркова, повар из «Жизни отдыхающих» выдаёт себя за дипломата; в «Печках-лавочках» Шукшина, фильме 1972 года, тот же Бурков играет поездного вора, выдающего себя за человека напряжённого интеллектуального труда).

И вообще: выделываться, выдрючиваться — это стало каким-то поветрием, так сказать, трендом семидесятых годов, захватившим всех, и поваров, и портних (роль Марианны Вертинской в фильме «Одинокая женщина желает познакомиться»), хотя первую скрипку здесь играла, разумеется, «золотая молодёжь», так хорошо представленная студентками Аней и Галей из фильма «Дочки-матери».

(В советской литературе, современной, кстати, Кочетову того времени многочисленные образы подобных фиф отразила прекрасная, я считаю, писательница Варвара Карбовская, которую я ценю несравненно выше Тэффи, работавшей, но до революции, в том же жанре «очерка нравов». Ну и Виктор Голявкин — разумеется, вне конкуренции).

XXVI. Фифа и «золотая молодёжь». Генезис, образ, падение