Вся история Фролова, советского вампира

Потом дракон появился. Небо уже серело, фары были выключены. Как дракон выходил из воды, не заметили, а увидели его, когда он уже полз по берегу. Огромный, гладкий и совершенно жуткий.

Он подполз к танку лейтенанта Петрова, схватил в пасть ствол пушки, как будто хотел её перекусить пополам. Непонятно было, то ли он чувствовал запах танкистов и поэтому принимал танк за живое существо, то ли просто хотел поточить зубы о такой удобный для этого предмет, как ствол пушки.

– Петров, не вздумай стрелять! – крикнул в радиотелефон комдив. Потом он вдруг вытащил из портфеля фотоаппарат «Киев» и полез наверх.

Открыв люк, он стал фотографировать чудище, громко матерясь от восхищения. Увидев вспышки, а главное, услышав голос, ящер оставил пушку. Он повернулся, и комдив сделал самый главный снимок в своей жизни.

Лохнесское чудовище, увидев этот снимок, плюнуло бы от зависти и уползло глубоко в свою шотландскую нору: крупным планом – огромная гладкая голова неизвестного гада смотрела в объектив маленькими глазами.

Следующий кадр – чудище, бегущее к фотографу. Оно бежало, как ящерица, но слегка извивалось своим огромным телом и длиннющим тонким хвостом. Лапы его стали почти прямые, тело поднялось над землёй, живот почти не касался её. Сама пластика движений почему-то напоминала движения насекомого, жука или таракана. И странным образом, пока таракан стоит на месте, можно на него смотреть. Но стоит ему побежать, как люди теряют власть над собой и в припадке страха, смешанного с отвращением, кидаются, чтобы немедленно его раздавить. С этим чувством невозможно бороться. Оно неподконтрольно сознанию, ему подвержены мужчины и женщины в равной степени. Похожее чувство овладело Пушкарёвым. Он был готов схватиться за пулемёт и открыть огонь. Но страх за комдива, похоже, потерявшего рассудок, оказался сильнее.

Следующий кадр: прямо над фотографом пасть с жуткими зубами. Следующий кадр: кусок сереющего неба и фрагмент люка, потому что Пушкарёв, не выдержав, стянул комдива вниз.

– Извините, товарищ полковник, – пробормотал он.

– Я бы успел! Последний кадр!

– Не успели бы, – сказал Пушкарёв.

Ящер потыкался в захлопнувшуюся крышку люка. Слез с танка и пополз вдоль берега. Тогда это началось.

– Пушкарёв, у тебя выпить нет? – спросил вдруг комдив.

Но идея комдива выпивать в танке на боевом дежурстве и в присутствии механика-водителя показалась Пушкарёву по степени абсурда цветочками по сравнению с тем, что произошло далее.

Ящер полз вдоль берега, не быстро, изгибаясь при движении всем телом. Дополз до скалы. Остановился. Пушкарёв вдруг почувствовал непонятно откуда взявшуюся жуткую тоску. Ни с того ни с сего, без всякой причины. Без всякого содержания. В том смысле, что тоска обычно бывает из-за чего-то. А эта была без повода, ничем не вызванная, необъяснимая, но она была такая сильная, что воспринималась как физическое ощущение. Его охватила подавленность, он понял, что не может двигаться. Спереди слышались истерические рыдания механика-водителя. Комдив прижимал к себе фотоаппарат. Кажется, он тоже не мог двигаться. Он смотрел на Пушкарёва выпученными глазами, потом положил ладонь правой руки на лысину. Фотоаппарат теперь валялся у него под ногами.

Не могло быть и речи о том, чтобы, например, всё-таки открыть огонь из пулемёта или включить двигатель и попытаться траками уничтожить этот кошмар, ползущий вдоль берега. Теперь уже и огонь по нему из пушки не казался таким уж бессмысленным. Почему бы и нет? Тем более что в автомате заряжания были снаряды. Учебные, но тоже вполне годные для этого случая. Хотя ничего странного Пушкарёв не усмотрел бы и в использовании фугасного снаряда. Или даже кумулятивного. Но Пушкарёв не мог пошевелить рукой, не то что стрелять из пушки, пусть даже и учебным снарядом. Он даже не мог говорить. Он видел в оптику, как танк Петрова завёл мотор и пошёл почему-то прямо на скалы. Перелез через два огромных валуна, полез по косой стене, идущей вверх. Причём ему удалось залезть довольно высоко, метра на три, но потом он провис одной стороной, перекосился, левый трак лопнул, и в таком положении застрявший танк и остался.

Пушкарёв, сделав над собой титаническое усилие, попробовал всё-таки навести пулемёт. Ничего из этого не получилось, руки не слушались, и он обнаружил, что по его лицу тоже льются слёзы.

Но дальше было вообще что-то сюрреалистическое. На берег озера приехал мотоцикл с коляской, с него сошёл какой-то незнакомый довольно пожилой человек, высокий и седой. Он кинулся навстречу рептилии и стал стрелять в неё из пистолета. Но попасть не мог. Пули ложились перед мордой ящера. А поскольку тот успел уже доползти до скал, так как, видимо, хотел попробовать добраться до экипажа застрявшего танка, то в его морду полетели осколки камней, разбиваемых пулями. При всём этом старик показал ловкость совершенно не старческую, отскакивая, оставаясь на дистанции, недоступной для броска рептилии.