Вся моя жизнь: стихотворения, воспоминания об отце

Томится в стеклах тишина
Предчувствием обманным марта,
А небо в четкости окна —
Географическая карта.

Вот телефонных проводов

Легко легли меридианы
От розовых материков
По голубому океану.

Яснее дни, и хорошо,

Что мысли в них, как льдины тают.
Я тоненьким карандашом
Путь невозможный начертаю;

Чтоб с самой маленькой земли

Следить и жадно и ревниво.
Как тонут птицы-корабли
В несуществующих заливах.

(Прага, 1931 «Меч». 15.IX.1935)

Дальние плавания II

От солнца чище и светлей
Витрина и звезда над нею.
Корабль на матовом стекле
Уходит в Новую Гвинею.

Здесь душит дымная тоска,

Вскрик паровоза в час прощанья.
А за стеклом кричит плакат
Невероятных стран названья.

Штрихом не для меня маршрут

На карте пестрой обозначен.
А дни прошли, и дни пройдут,
И даже я о них не плачу.

Напрасно апельсинный сок

Разбрызгивают в небе зори,
Ведь настоящий мир далек,
Как это кукольное море.

Но чую, знаю: ветер слаб,

Прохладней даль, земля синее,
И мой игрушечный корабль
Уходит в Новую Гвинею.

(Прага, 1931 «Меч». 31.X.1935)

БОЛЕЗНЬ

В многотысячный раз апрелем
Голубая бредит земля.
Подплывает к зыбкой постели
Тишина, как тень корабля.

«Тридцать девять». Голос — валторна.

В тонкой трубке вздыбилась ртуть.
Над домами пустой и черный
И почти океанский путь.

И встаем мы с шатких постелей.

Из больничных палат бежим;
Мы сегодня больны апрелем,
Мы сегодня здоровы им.

Мы поем, мы поем все громче,

Лунный пар сметает следы,
И невидимый режет кормчий
Облаков полярные льды.

Белой палубы доски хрупки

И прохладны для жарких ног;
Вот, мы видим, спускают шлюпки
Андромеда и Козерог.

Но с последним безумным креном

Прерывают бег корабли.
Это фабрик гулких сирены,
Задыхаясь, зовут с земли.

И небесную глубь взбивая,

Паруса, как крылья, сложив,
Корабли утопают стаей,
На крутой натолкнувшись риф.

И мы падаем, мы слабеем,

Не удержит топкая жердь,
Умирают тоже в апреле,
И мы знаем, что это — смерть.

(Прага, 7.4.1932 «Последние новости». 12.1.1933)

Последняя поездка

На радиаторе стрела
Рвалась, дрожала и блестела.
Машина звонко напрягла
Свое взволнованное тело.

Катилось в матовом стекле

Шоссе, стекая под колеса,
И ветер с розовых полей
В лицо откинутое несся.

Сквозь дым сощуренных ресниц

Ломилось солнечное пламя,
И шли столбы, срываясь вниз
Расплавленными проводами.

Взлетали птицы. Пел мотор.

Шли в небе белые лохмотья.
И было просто: столб — в упор,
На узком шалом повороте.

И взглядом неподвижных глаз

Мы видели, сомкнув ресницы,
Как с радиатора стрела
Вонзилась в небо белой птицей.
……………………………
Был где-то мир. Цвели поля.
Звенела даль неповторимо.
Был вечер и была земля
И истекла лиловым дымом.