Вся пани Иоанна. Том 2

Она очень долго вглядывалась в снимок под лупой, молча, возмущенная, растерянная и окаменевшая, прямо-таки видно было, как в ней закипает котел эмоций. Она не издавала ни звука, и было похоже, что она уже никогда в жизни не заговорит.

— Она что, так теперь и будет молчать? — тревожным шепотом спросил Патрик. — Кого она там увидела?

— А черт ее знает…

К Баське вернулся дар речи.

— Дайте чего-нибудь покрепче, — прохрипела она. — Можно коньяку.

Патрик услужливо налил, она залпом опрокинула рюмку и глубоко вздохнула. Мы вопросительно смотрели на нее.

— С этой старой кошелкой я лично познакомилась, когда мне было четыре года. И до конца дней ее не забуду, она мне даже иногда в кошмарах снится.

— Это которая?

Баська постучала ногтем по расплывчатому фото.

Я посмотрела и передала снимок Патрику. Пусть тоже получит удовольствие. Ну и страхолюдина! С тонким ястребиным носом, черными глазами, посаженными настолько глубоко, что казалось, будто они провалились к затылку, да к тому же почти совсем вплотную друг к другу. Создавалось впечатление, что их обладательница немилосердно косоглазая.

— Если бы ко мне ночью явился кошмар, я бы предпочла кого-то поприятнее, — оценила я. — Что она собой представляет?

— Представляла. Судя по возрасту, она уже покинула сей мир, хотя такие кикиморы живут вечно. Это тетя Рыся.

— А что она тебе сделала?

Баська сделала глубокий вдох, ощупью нашла на столе сигареты, Патрик щелкнул зажигалкой.

— Со мной из-за нее чуть родимчик не случился. Наклонилась ко мне, вытянула в мою сторону такие костлявые лапы и пробасила: «Ты моя маленькая наследница!»

— Очаровательно. Она уже здесь весьма в годах, так сколько же ей было, когда она тебя стращала?

— А я знаю? Лет шестьдесят, должно быть, но мне показалось, что ей за тысячу. Я долгие годы думала, что «наследница» — это какое-то проклятие. Ну, уж как минимум — ругательство.

— Фотографию сделали лет сорок назад, — заметил Патрик. — Сейчас ей было бы под сотню. Ты правда думаешь, что она еще жива?

— Ничего я не думаю, — открестилась я на всякий случай.

— Не знаю и знать не хочу, — мрачно отозвалась Баська. — Как-то по жизни мне случалось слышать, что все это самое наследство от меня спрятала и пустила по ветру вот эта тетя Рыся. Она стояла на своем и заморочила голову всей родне во главе с наследодателем. Кроме того, она всех накручивала против меня, и из-за нее я принялась убегать из дома. Вот все, что я знаю, больше ничего не рожу. Я догадываюсь, почему все так получилось, но пока не скажу, а то еще подавлюсь этим рассказом.

Прозвучало очень грозно и страшно. Минуту мы помолчали, а потом Патрик заговорил со свойственной ему рассудительностью:

— Ну ладно, не говори. Только, как я понял, очаровательная тетя Рыся — твоя родственница. Тогда каким образом она связана с Феликсом?

— Вот именно, — быстренько поддержала я. — Или он с ней?

После еще одной рюмашки коньяка Баська начала понемногу оттаивать.

— А я его спрошу. Вот так, просто-напросто возьму и спрошу, как человек человека. Рот не только для того, чтобы им кушать. Пойду к Феликсу с этим снимком, да и спрошу. Только для начала и впрямь устрою у себя в доме обыск и выгребу все бумаги, — может, найду в них хоть какую подсказку. Мать честная, какая же чудовищная работа меня ждет!

Я была ровно такого же мнения. Собственного участия в мероприятии я не предлагала, потому что к наведению порядка в бумагах у меня был особый талант: что бы я ни взяла в руки, оно моментально пропадало навеки. Мне оставалось только питать надежду, что Патрик окажется полезнее.

— А интересно все-таки, кого это он пришиб той лопатой… — задумчиво проговорила Баська напоследок.

* * *

У Эвы Гурской в бумагах никакого беспорядка не было. Она мигом нашла нужный ежедневник и сообщила дяде, что сцена в саду под летним дождичком имела место шестого июня в семнадцать двадцать — семнадцать тридцать.

— Из школы я вышла в половине третьего, — бесстрастно докладывала она. — Дома уже гремел скандал из-за Томекова таракана. Я слопала что под руку попало и сразу поехала к тетке на участок. Городским транспортом. Час «пик», пробки, по дороге я еще пересаживалась на другой трамвай, да еще зашла в магазин. Я уже знаю, что у меня тогда упало: я про запас купила батарейки, много, они были закатаны в такую скользкую пленку. Доехала я туда без десяти пять, все время глядя на часы, потому что меня эти «Эмансипированные женщины» начинали нервировать — успею с сочинением или нет. Я рысью помчалась в беседку, нашла книжку, посидела там с ней, потому что у меня в ежедневнике даже записана одна фраза к сочинению. К тому времени, на все про все, уже было двадцать минут шестого, плюс-минус пять минут. С трамваями мне дико повезло, в начале седьмого я была дома и уселась за уроки. Перед этим только сняла мокрые шмотки. Я тут множество всего записала, поэтому так легко вспомнила.

Гурский подумал, что Возняк был прав: племянница оказалось истинной жемчужиной.

— Жалко, что ты шла так быстро, может быть, тогда увидела бы весь спектакль. Сейчас поймаю Анджея.