Вся пани Иоанна. Том 2

Анджей Возняк, ясное дело, немедленно перезвонил Эве и слегка ее помучил, после чего сообразил, что у него есть еще одна свидетельница, пятая. И очень может быть, что именно эта, забытая пятая, окажется самой лучшей, тем более что кое-что она уже рассказала…

А у Эвы, засмотревшейся в ежедневник, полностью проснулась память.

Она собирала батарейки, дождь капал ей на спину, полил сильнее… А из-за кустов доносился этот жестокий, безжалостный голос. Что он говорил, боже милосердный, да если бы ей кто-нибудь сказал нечто подобное, она его убила бы на месте! Все равно чем, хоть бы и лопатой… минутку, а ведь та палка, на которую опиралась валькирия, это же была ручка лопаты… Но эта бабища плакала. С ноткой протеста, но ведь плакала. Могло такое быть? Ежедневник словно разговаривал с Эвой, мозг ее напряженно работал, но Возняк, ясное дело, знать об этом не мог.

Он поймал Марленку по мобильному телефону, теперь уже с чистой совестью: он не потому ей звонит, что она ему нравится, а потому, что она определенно должна что-то знать. Звонит официально и добросовестно по службе.

— Мне приехать? — забеспокоилась слегка запыхавшаяся Марленка. — Я как раз выхожу с участка, потому что почти стемнело, а я устала. Сентябрь, я кучу работы переделала и хотела бы попасть домой.

— Нет-нет, боже упаси, никуда ехать не нужно, — как можно скорее успокоил ее Возняк. — Если вы позволите, я сам к вам приеду, у меня тут в материалах дела есть ваш адрес. Мне очень важно поговорить с вами пару минут, пока у меня в голове новые показания. Так сказать, свежатинка.

Свежатинка была и у Марленки — правда, не в голове, а в сумках: свежие фрукты и овощи, только что собранные на участке. Свежатинка комиссара и собственная как-то слились у нее в одно целое, поэтому она радостно согласилась. У нее был скутер — немолодой, правда, — но на ходу, дома она успела даже ополоснуться и переодеться.

За оригинальным угощением из вареной фасоли и свежего витаминного салата завязалась оживленная следственная беседа. Самой злободневной темой была валькирия. Марленка ничего не скрывала.

— Ну да, конечно, — сказала она слегка смущенно. — Была такая тетенька, у меня сложилось впечатление, что очень навязчивая. Я ее видела пару раз, ну может, чуть больше, но мельком и давно, лет пятнадцать назад, и только потому ее запомнила, что она бросалась в глаза. Она такая колоритная и эффектная, и из нее что-то просто рвалось наружу. Такой… избыток жизненной энергии.

— И как он проявлялся, этот избыток жизненной энергии? — жадно вопросил Возняк.

Марленка смутилась еще больше.

— Знаете, я как-то глупо себя чувствую… Потому что тогда у меня воображение разыгралось и выдало совершенно идиотскую картину. Бескрайний пол, страшно грязный, вода, тряпки, пол нужно вымыть, и эта замечательная Горпина[28] прямо-таки рвется в бой, аж руки трясутся. Она кидается на эти тряпки и начинает бешено наводить блеск со скоростью квадратный километр в минуту, а пол начинает просто сиять чистотой. Мгновенная такая картинка, сверкнула и пропала, причем без повода, потому что тетка стояла на улице, никаких тряпок рядом не валялось, мыть было нечего. Но я эту картину запомнила, может быть, именно из-за полной бессмыслицы. Тетка производила именно такое впечатление.

— А дядюшка?

— Что дядюшка?

— Как эта особа была связана с вашим дядюшкой?

— А-а-а! Ну вот именно, даже этого, прости господи, дядюшки рядом не было, она одна стояла, наверное, чего-то ждала. Но, конечно, еще раньше я ее видела, в обществе дядюшки, и наверняка не обратила бы внимания, если бы не эта ее сумасшедшая жизненная сила. Она просто ключом изнутри била. Знаете… — вдруг задумалась Марленка, — вот как собака. Собака сидит неподвижно, даже не дрогнет, но видно, как она всем своим существом ждет команды хозяина, в хозяина вглядывается и ради него готова на все. Или идет с хозяином, у ноги, почти прижавшись к нему, а в ней вот эта готовность, она прямо чувствуется, что собака от носа до хвоста полна только хозяином… Вот что-то такое в той тетке было.

Возняк собак любил, знал в них толк и прекрасно понял Марленку.

— Собака должна быть отлично выдрессирована и любить своего хозяина больше жизни… — начал он с энтузиазмом, но опомнился, что пришел сюда не про собак разговаривать. Собак можно было оставить на десерт. — Я понял, она тоже так выглядела.

— Погодите, я ведь ее и позже еще видела, — вспомнила Марленка. — Раз, может два раза, примерно года три тому назад, а то и все четыре. Но я не помню точно, когда именно и где. Мне кажется, я потому и не помню, что она изменилась. Разумеется, я ее узнала, хотя она показалась мне какой-то другой, вот эта собачья жизнерадостность из нее испарилась. Она была обыкновенная, такая… апатичная. Заурядная. Словно разочарованная жизнью. Как собака, потерявшая надежду. В ней погас весь огонь, сила осталась, но без души. Я далее подумала, что дядюшка пропал и просто ее прогнал от себя.