Вся пани Иоанна. Том 2

— Он прикован к инвалидной коляске. Какое-то повреждение позвоночника, которое можно прооперировать, но не у нас, только в Швейцарии, и стоит-то ерунду — какие-то там сто двадцать тысяч евро, вместе с реабилитацией получается около ста пятидесяти. Патрик неплохо зарабатывает, на сегодняшний день он накопил на эти цели около шестидесяти тысяч, но ты сама понимаешь, что квартирные роскошества нам не по карману. Он бы сразу занервничал и не знаю, что еще, а меня бы моя дурацкая совесть сразу заставила задуматься о международной контрабанде на грузовом транспорте. Даже и думать не надо, наркотики — самое выгодное, но у меня к ним душа не лежит. Один раз в жизни провезла, удалось, адреналина получила — по самое не могу, ну и хватит. На водку и сигареты у таможенников аллергия, это они вылавливают у всех подряд, да мне вовсе и не хочется этим заниматься. Поэтому я так и уцепилось за это наследство, и меня лихоманка трясет. Надеюсь, тебя это не удивляет?

Нет, меня это совсем даже не удивляло.

— Если бы Анна Бобрек что-то знала, от Бартоша по крайней мере была бы какая-то польза…

— А ты что-нибудь про это знаешь? — оживилась Баська.

— Нет. Смутно подозреваю. Вилами писано на бурном потоке, но попробую проверить.

— Я уверена, что он ее тоже таскал за собой по чащобам и буеракам! Ладно, так и быть, оставлю себе малюсенькие надежды. Большие могут не сбыться…

* * *

Возняк так отчаянно расстарался, что уже через два часа после звонка сына жертвы организовал опознание.

Эва Гурская уже не требовалась, но могла прийти в качестве зрителя — уж это-то она заслужила. Зато Анна Бобрек выходила на первый план, потому что этого сына она когда-то видела собственными глазами. После нее — Феликс, он знал Бартоша в ранней юности. И, разумеется, Марленка, которая приемного дядюшку видела со своего рождения, что не означает, что он намертво врезался в память младенца. Хотя кто его знает? Сейчас разные глупости плетут: говорят, что плод в утробе матери слушает разговоры взрослых, и от этого якобы молодежь сейчас такая распущенная…

Ну и эти две, Росчишевская с Иоанной, они тоже давно знали покойника. Лучше всех была бы пани Хавчик, но сейчас Возняку было не до пани Хавчик.

Удача оказалась на его стороне: всех удалось поймать. Анна Бобрек как раз выходила с работы, она засиделась допоздна и могла сразу приехать в отделение. Марленка по причине ранних осенних сумерек уже была дома и смывала с себя следы садовых работ. Она согласилась пожертвовать обедом и немедленно приехать. Две кошмарные бабы тоже оказались в пределах досягаемости. Одна вообще ездила по городу и была практически рядом, у второй не было никаких срочных дел, поэтому обе приехали. Хуже всего получилось с Феликсом, который по телефону разговаривал как-то странно, пока не выяснилось, что у него с визитом сидят Паулина и Леокадия, и он не сумеет избавиться от них никаким манером, потому что они только что пришли. Разве что привезет их с собой, они так и рвутся, из любопытства…

Возняк позволил бы ему привезти далее двух живых слонов, лишь бы Феликс сам приехал. Таким образом, нужных свидетелей он собрал, а трех мужчин, немного похожих на сына найденных останков и необходимых для опознания, он отыскал у себя без труда.

Первой была Иоанна.

— Холера, — потрясенно выговорила она, посмотрев через стекло. — Значит, у него в самом деле был сын.

— Так вы считаете, что это сын Бартоша? — живо подхватил Возняк.

— Головой ручаюсь. Хотя сперва предпочла бы проверить, не похож ли он еще и характером.

— Вы о нем знали? Почему сразу об этом не сообщили?

— Потому что совсем не была уверена, что знаю. У Бартоша пару раз вырвалось, что у него есть сын, но я не верила, что это правда. Говорил, что он убежал. То есть сын от Бартоша, а не Бартош от сына. Честно говоря, я вообще перестала Бартошу верить, он врал как по нотам, пару раз я попалась на его вранье, как идиотка, и мне это надоело. Я верю только в то, с чем столкнулась лично и что видела собственными глазами, остальное меня не интересует.

Иоанна поняла, что слишком разговорилась, и прикусила язык.

— А почему он так врал? — поинтересовался Возняк.

— Внутренняя потребность. Он сам глубоко верил в свое вранье — просто закоренелая мифомания. Он хотел, чтобы все было так, как он говорит, и не мог вынести правды о себе, я же вам говорила — психопат… Этот здесь — просто как; две капли воды! — Она вдруг очень подозрительно посмотрела на комиссара: — А он живой? Вы тут не манекен посадили?

Возняк заверил, что живой.

— А потрогать можно?

— Не вижу препятствий. Но, если можно, — попозже, после опознания.

— Ну хорошо, я подожду. Но потом потрогаю!

Второй пришла Анна Бобрек. Она тоже посмотрела через стекло и осталась под сильнейшим впечатлением.

— О боже, Бартош!

Она замолчала, стараясь взять себя в руки. Возняк вспомнил, что должен задавать положенные по протоколу вопросы, хотя ему самому они показались идиотскими. Но что поделаешь, надо так: надо, все это дело изначально было идиотским.