Вся твоя ложь

– Она была моим адвокатом. Это был единственный человек, которому мне разрешили рассказать обо всем этом, не навредив расследованию. Они не позволили мне говорить об этом больше ни с кем. Наследство твоей матери… ну, поначалу я, конечно, подумал, что она выдвинула ужасное условие. Но это было до того, как я осознал всю полноту происходящего на работе. А потом эта возможность все больше и больше походила на спасательный круг. А когда появилось место в этой школе для Робин… Я знал, что никогда не смогу словами убедить тебя уехать. Но я должен был заставить вас покинуть США. И это был единственный способ.

– Ты хочешь сказать, что все это сделал нарочно? Фактически вычеркнул меня из своей жизни, не смотрел на меня все эти месяцы, заставил меня думать, что ты спишь с другой, угрожал, что заберешь у меня Робин?

Эндрю кивает, его лицо становится пепельно-серым.

– Извини.

– Это самое худшее, что кто-либо когда-либо вообще делал со мной в жизни. Как я могу верить тому, что ты сейчас говоришь? Почему ты не мог просто сказать мне все это раньше?

Я смотрю на него через кухонный стол, но у меня такое впечатление, что он находится за тысячу миль отсюда. Он кладет голову на руки, и его плечи начинают вздрагивать. Я не делаю ни малейшего движения, чтобы утешить его. Наконец он поднимает на меня мокрое от слез лицо:

– Я не мог. Мне не разрешалось ни с кем говорить об этом. Я сделал это для твоего же блага, честное слово. Поверь мне. Я просто хотел защитить вас обеих.

Сейчас из-за всепоглощающего страха за жизнь Робин в моей душе просто не осталось места для того гнева, который я хочу обрушить на его голову. Но я уверена, что если я когда-нибудь доберусь до другой стороны своей ледяной черной пропасти ужаса, если Робин будет снова со мной в безопасности, то Эндрю ждет жестокая расплата за все им содеянное. Моя ярость будет неукротимой и ненасытной.

А сейчас я больше не говорю ни слова. Меня не интересует ничего, кроме Робин. В настоящий момент Эндрю даже толком не существует для меня. Моя душа просто оцепенела от всей той боли, которую он мне причинил. Однако я чувствую, что в глубине моего сознания уже начинает прорастать остервенелая мысль о том, что, если бы он не сделал всего этого, Робин бы сейчас не числилась пропавшей без вести…

Зора спускается вниз и присоединяется к нам. Она подробно объясняет Эндрю всю нашу ситуацию. Я же больше не отвлекаюсь на его персону и продолжаю проверять свой телефон. Когда она заканчивает рассказ, то у меня возникает такое впечатление, будто мы сидим здесь еще несколько часов.

Тишина тяжело давит на уши. Я начинаю ходить из одной комнаты в другую, выглядываю в окно, потом снова отхожу назад. Наконец у меня звонит телефон. Это Николь.

– Я в больнице с Дейзи, – говорит она. – Почему бы тебе не приехать сюда, чтобы мы смогли нормально поговорить?

Я передаю ее слова Зоре. Я совсем не смотрю на Эндрю.

– Но я же не могу пойти, правда? Что, если здесь что-то случится без меня? Полиция велела мне оставаться на месте.

– Я думаю, тебе все-таки лучше пойти, – отвечает Зора. – Возможно, ты узнаешь что-нибудь полезное. Обещаю, что сразу же позвоню тебе, если будут какие-нибудь новости.

Дейзи все еще находится в той же самой палате в больнице, которую я посещала раньше. Вокруг нее все так же гудят те же самые аппараты, а маска по прежнему скрывает ее лицо. Николь сидит у кровати, рядом с ней находится Пиппа. В тот момент, когда я вхожу в комнату, Николь вскакивает и подбегает ко мне, горячо обнимая. Я обнимаю ее в ответ.

– Я никогда себе этого не прощу, – говорит она. – Мне не следовало позволять Робин садиться в машину вместе с Джулией. Я должна была догадаться, в каком состоянии находится Джулия.

Я внимательно смотрю на нее. Эта мысль не раз приходила мне в голову, как много в случившемся вины самой Николь. Но в то же время то, в чем обвиняют Джулию, просто немыслимо.

– Но как такое можно было предвидеть? – отвечаю я. – Ты же не могла знать, что Джулия настолько сумасшедшая, что накачает наркотиками собственную дочь и попытается уничтожить ее конкурентов.

Как только я произношу эти слова, меня начинает трясти от нервного перенапряжения. Робин просто оказалась у кого-то на дороге, она стала досадной помехой, ненужным барьером на пути чьих-то амбиций. Николь снова обнимает меня.

– Я никогда себе этого не прощу, – повторяет она мне в волосы. – Мне очень жаль.

Я сажусь на стул у кровати Дейзи, рядом с Пиппой. Пиппа выглядит какой-то сгорбленной и оцепенелой, одетой в не по размеру большую толстовку с капюшоном. Она что-то сжимает в руках, и, присмотревшись, я вижу, что это маленький игрушечный медвежонок с потертым по краям мехом. Несмотря на всю мою собственную внутреннюю трагедию, мое сердце сжимается от сочувствия к этой девочке. Она сидит здесь рядом с одной своей подругой, которая находится без сознания на больничной койке, и ждет новостей о другой подруге, пропавшей без вести.

– Как у тебя дела? – спрашиваю я ее.