Вся твоя ложь

– Мне пора, – говорю я Джереми. – Нужно забрать Робин. Хотя Николь предлагает оставить ее ночевать сегодня у них.

– Тогда оставайся, – просит он. – Давай выпьем еще вина. Ты заслуживаешь передышки. Тебе и так нелегко оттого, что все приходится делать самой.

Я поочередно перевожу взгляд на свой телефон, потом на вино, потом на Джереми. И пишу Николь сообщение: «Спасибо». После чего мы остаемся сидеть дальше до самого закрытия паба в одиннадцать вечера, когда нас уже просят удалиться.

– Спасибо, – говорит Джереми, когда мы останавливаемся около входа на станцию метро, чтобы попрощаться. – Я чувствую себя гораздо лучше.

– Я тоже чудесно провела вечер.

Он наклоняется ко мне, чтобы поцеловать в щеку. Я поворачиваюсь к нему, и мы встречаемся глазами. И только когда я чувствую прикосновение его губ, я резко прихожу в себя, внезапно осознав, что он – мой клиент. Я отстраняюсь и бегу ловить свободное такси. На прощание машу Джереми рукой, и он машет мне в ответ, а затем исчезает в дверях метрополитена.

Я сижу в машине, терзаясь от угрызений совести. А потом начинаю уговаривать себя: возможно, это все было неуместно, но ведь Барбара одобрила мой поход в бар с клиентом, да и сам клиент отправился домой довольный. Как, между прочим, и я сама, несмотря на то что сейчас произошло.

Затем я вспоминаю сегодняшний вечер и нашу неторопливую беседу. Я снова спрашивала его о том, что ему известно о мертвой девушке из «Ашамс», но он больше ничего не смог добавить. И я с облегчением переключила тему разговора. Мы болтали о книгах, о фильмах и музыке, полностью позабыв на какое-то время обо всех своих тревогах и заботах. Я возвращаюсь домой с улыбкой на лице и засыпаю в ту же самую секунду, как только моя голова касается подушки.

40

К утру мое хорошее настроение совершенно испарилось. Без Робин в доме слишком пусто. Я быстро умываюсь и одеваюсь, торопясь поскорее выйти из дома. Но тут до меня доходит, что сегодня я не провожаю Робин в школу, и, значит, мне совершенно незачем так рано куда-то выходить – до судебного заседания еще куча времени.

Я варю себе еще один кофе и бесцельно слоняюсь по комнате, не в силах усидеть на одном месте. Все, что я вижу вокруг себя, это пятна на потолке, трещины на стенах и щели в полу. За то время, что мы здесь живем, я уже сделала немало, пытаясь привести этот дом в порядок. Но этого явно недостаточно. Для этого дома всегда всего будет недостаточно. Точно так же, как и для Лидии всегда всего было недостаточно, что бы я ни делала.

Обычно я отбрасываю подальше от своего сознания мысль о своей разбитой детской комнате на чердаке дома, но сейчас почему-то ее образ лежит тяжелым камнем у меня на сердце. Я стараюсь не думать о том, как бы ликовала Лидия, если бы узнала, что мой столь презираемый ею брак распался. Я беру с полки фотографию отца и смотрю на него, гадая, было бы все в моей детской семье иначе, если бы он пожил подольше, а не умер, когда я была еще совсем маленькой.

Лидия очень редко говорила о нем. Да и то в основном это были претензии и жалобы на то, как возмутительно и бесцеремонно с его стороны было умереть так рано и оставить ее одну с ребенком, когда именно он в первую очередь и хотел этого самого ребенка. Столько обиды, столько обвинений – жизнь Лидии состояла целиком из всего этого…

На фотографии отец улыбается, и я улыбаюсь ему в ответ. Я смотрю на его доброе лицо, на его аккуратно зачесанные набок волосы. По крайней мере, мой отец желал моего появления на свет, даже если сама Лидия этого и не хотела.

И кстати, я до сих пор не могу понять мотивацию условий наследства Лидии. Зачем она завещала все Робин, своей внучке, которую она ненавидела? Было ли это сделано только для того, чтобы хоть напоследок снова манипулировать нами? Меня бы это не удивило. Но вместо того, чтобы стать чем-то разрушительным в нашей жизни, ее наследство фактически обеспечило то, в чем я так отчаянно нуждалась. Оно открыло мне путь к спасительному бегству от Эндрю. Да и Робин сейчас тоже счастлива. Учитывая, что моя мать надеялась на обратное, она была бы сейчас горько разочарована.

Только я поставила фотографию отца на место, как зазвонил мой телефон. Я смотрю на экран, это Эндрю. У меня глаза полезли на лоб от удивления. Он – последний человек, от которого я ожидала бы звонка. Вообще-то, в Нью-Йорке сейчас середина ночи, не говоря уже обо всем остальном. Я медлю с ответом, в горле стоит комок. Мои нервы на взводе. И еще меня бесит то, что он думает, будто может вот так запросто, ни с того ни с сего, названивать мне, когда ему вздумается.