Вся ваша ненависть

– Сообщается, что в момент инцидента Халиль Харрис был безоружен, – продолжает журналистка. – Ваш сын объяснил вам, почему принял решение стрелять?

– Брайан объяснил, что повернулся к парню спиной и услышал, как тот бормочет: «Сейчас получишь за свои нападки».

Нет, нет, нет. Халиль спросил, все ли у меня в порядке.

– Брайан обернулся и увидел что-то в двери машины. Он подумал, что это пистолет…

Это была щетка.

У него дрожат губы. У меня – все тело. Он прикрывает рот рукой, едва сдерживая всхлип. Я прикрываю свой, борясь с накатившей тошнотой.

– Брайан – хороший парень, – говорит он со слезами на глазах. – Он просто хотел домой, к своей семье, а люди говорят о нем как о чудовище.

Мы с Халилем хотели того же, а вы говорите о нас как о чудовищах.

Я не могу дышать – утопаю в слезах, которым не позволяю пролиться. Нет, я не доставлю Сто-пятнадцать или его папочке такого удовольствия. Сегодня они стреляли в меня, раз за разом, и часть меня умерла. К несчастью для них, это была именно та часть, которая боялась говорить.

– Как изменилась жизнь вашего сына после случившегося? – спрашивает журналистка.

– Жизни всех членов нашей семьи стали сущим адом, уж поверьте, – утверждает Сто-пятнадцать-старший. – Брайан общителен по натуре, но теперь боится показаться на улице. Он даже выйти за молоком не может. Ему угрожают. Как и всей нашей семье. Его жене пришлось уволиться… Более того, ему приходится терпеть нападки от других полицейских.

– Физические или вербальные? – уточняет журналистка.

– И те и другие, – отвечает мужчина.

До меня вдруг доходит. Синяки на костяшках у дяди Карлоса…

– Ужас какой-то, – вздыхает Хейли. – Бедная семья.

Она сочувствует Сто-пятнадцать-старшему, вместо того чтобы сочувствовать Бренде и мисс Розали.

– Что-что? – Я несколько раз моргаю.

– Его сын потерял все, потому что выполнял свою работу и пытался защититься. Его жизнь тоже, знаешь ли, важна.

Я не могу. Просто не могу. Я встаю, дабы не сказать и не сделать что-нибудь очень глупое. Например, не врезать ей по роже.

– Мне надо… Да. – Произнеся это (на большее я сейчас не способна), я иду к двери, но Майя хватает меня за подол кардигана.

– Эй-эй, постой. Вы двое должны выяснить отношения, – заявляет она.

– Майя, – говорю я, пытаясь держать себя в руках. – Пожалуйста, отпусти. Я с ней общаться не могу. Ты разве не слышала, что она сказала?

– Ты это серьезно? – фыркает Хейли. – А что такого? Его жизнь тоже важна!

– Его жизнь всегда важнее! – хрипло восклицаю я, и у меня сжимается горло. – Проблема в этом!

– Старр! Старр! – вмешивается Майя, стараясь поймать мой взгляд. Я поворачиваюсь к ней. – Что происходит? В последнее время ты злая, как Гарри в «Ордене Феникса».

– Спасибо! – кивает Хейли. – Она ведет себя как стерва уже несколько недель, а спихнуть все пытается на меня.

– Чего?

В дверь стучатся.

– Девочки, у вас все хорошо? – спрашивает миссис Янг.

– Все хорошо, мам. Про игры спорим. – Майя смотрит на меня и говорит почти шепотом: – Пожалуйста, сядь. Прошу тебя.

Я сажусь на ее кровать. Лицо Сто-пятнадцать-старшего на экране сменяется рекламой, которая заполняет повисшую тишину.

– Почему ты отписалась от моего тамблера? – не выдерживаю я.

– Что? – Хейли оборачивается.

– Ты отписалась от моего тамблера. Почему?

Она быстро косится на Майю (но я замечаю) и говорит:

– Не понимаю, о чем ты.

– Хейли, бросай уже. Ты отписалась от меня. Сто лет назад. Почему?

Она не отвечает. Я сглатываю.

– Это из-за фотки Эмметта Тилла?

– О боже, Старр, – вздыхает она, поднимаясь с места. – Опять двадцать пять. Я не собираюсь просто сидеть и слушать, как ты обвиняешь меня…

– Ты мне больше не пишешь, – продолжаю я. – Потому что психанула из-за той фотки.

– Нет, ты слышишь? – обращается Хейли к Майе. – Она снова называет меня расисткой.

– Я никак тебя не называю. Я задаю вопросы и привожу примеры.

– Но ты это подразумеваешь!

– Я ни слова не говорила о расе.

И вновь повисает тишина.

Хейли качает головой. Губы ее крепко сжаты.

– Просто не верится.

Она берет свою куртку с кровати Майи и идет к двери. Затем останавливается и, не оборачиваясь, произносит:

– Хочешь знать, почему я от тебя отписалась, Старр? Потому что я уже не понимаю, кто ты.

Она уходит, хлопнув дверью.

По телевизору снова начинаются новости – теперь с кадрами протестов, но не только в Садовом Перевале, а уже по всей стране. Надеюсь, никто из этих людей не воспользовался Халилем, чтобы уйти с уроков.

– Нет, не поэтому, – ни с того ни с сего выдает Майя.

Напряженно ссутулившись, она смотрит на дверь.

– А?

– Да врет она. Она отписалась от тебя не поэтому. Сказала, что не хочет видеть всю эту хрень в своей ленте.

Так я и думала.

– Фотографию Эмметта Тилла, да?

– Нет. Все «чернокожие штучки», так она сказала. Петиции. Фотки «Черных пантер». Пост о тех четырех девочках, которых убили в церкви. О том парне, Маркусе Гарви. О «пантерах», заказанных правительством.

– Фред и Бобби Хэмптоны, – говорю я.

– Да. О них.

Ого. А она внимательно читает мой тамблер.

– Почему ты мне об этом не сказала?

Майя смотрит на плюшевого Финна[89] на полу.