Вся ваша ненависть

Внутри до сих пор гремит музыка. Крис принимается танцевать, но получается у него не «нэй-нэй», а «о боже, нет-нет», так что я еле сдерживаю смех. На танцполе к нам присоединяются Майя с Райаном и, глядя на кульбиты Криса, безмолвно спрашивают у меня, какого черта он творит. Я пожимаю плечами и делаю вид, что так и надо.

К концу песни Крис наклоняется ко мне, шепчет на ухо:

– Скоро вернусь. – И исчезает в толпе.

Я ничего не подозреваю до тех пор, пока не слышу его голос из колонок и не замечаю его возле диджея.

– Привет всем, – говорит он. – Полчаса назад мы с моей девушкой поссорились.

О боже. Он что, решил выставить на всеобщее обозрение наше грязное белье? Я опускаю взгляд на свои конверсы и закрываю лицо рукой.

– И я хочу спеть эту песню – нашу песню, – чтобы показать, как сильно тебя люблю и как много ты для меня значишь, Принцесса из Беверли-Хиллз.

Кое-кто из девчонок с умилением выдыхает «о-о-о-о», а Крисовы друзья смеются и улюлюкают. И я думаю: господи, хоть бы он не запел. Пожалуйста. Однако тут же слышу знакомое: «Бумп… бумп, бумп, бумп».

– «Вот она, история – история о том, как однажды моя жизнь перевернулась вверх дном, – читает Крис. – Присяду на минутку и расскажу я вам теперь, как стал принцем городка под названием Бель-Эйр».

Наша песня.

Я улыбаюсь до ушей и подпеваю, и вскоре слова подхватывают остальные. Даже учителя. И я кричу громче всех.

В конце Крис спускается со сцены, и мы смеемся, обнимаемся и целуемся. Потом танцуем, делаем глупые селфи и забиваем ими ленты друзьям на фейсбуке и в инстаграме со всего света. Когда выпускной подходит к концу, мы берем Майю, Райана, Джесс и еще кое-каких наших друзей и все вместе едем в «Айхоп», сидя друг у друга на коленях. А в «Айхопе» мы наедаемся до отвала оладьями и танцуем под песни из музыкального автомата.

Я не думаю о Халиле и Наташе.

Это одна из лучших ночей в моей жизни.

Восемнадцать

В воскресенье родители сажают нас в машину, и на первый взгляд кажется, что мы, по обыкновению, едем в гости к дяде Карлосу. Однако вскоре мы проезжаем мимо его района и уже через пять минут замечаем кирпичный знак, окруженный цветистыми кустами, который гласит: «Добро пожаловать в Водопадные Ручьи».

Вдоль свежевымощенной улицы вереницей тянутся одноэтажные кирпичные дома. Чернокожие дети, белые дети и все остальные играют на тротуарах и у себя во дворах. Двери гаражей открыты нараспашку, обнажая лежащий внутри скарб; на траве валяются брошенные велики и самокаты. Никто не опасается грабежей средь бела дня.

Это место напоминает мне район дяди Карлоса, но кое-какие различия сразу бросаются в глаза. Во-первых, здесь нет пропускных пунктов – впускают всех и никого не пытаются насильно держать внутри, однако люди, судя по всему, все равно чувствуют себя в безопасности. Во-вторых, дома тут поменьше и поуютнее. И если начистоту, то в сравнении с районом дяди Карлоса здесь гораздо больше людей, похожих на нас.

Папа сворачивает в тупичок и подъезжает к дому из коричневого кирпича. Двор здесь украшают кусты и невысокие деревца, а к крыльцу ведет выложенная булыжником дорожка.

– Ну, идемте, – говорит папа.

Мы выпрыгиваем из машины, потягиваясь и зевая. Сорок пять минут дороги – это вам не шутки шутить. С соседнего участка нам машет упитанный чернокожий мужчина. Мы машем ему в ответ и идем за родителями к дому. Сквозь стекло входной двери видно, что внутри он пуст.

– Чей это дом? – спрашивает Сэвен.

Папа открывает дверь.

– Надеюсь, наш.

Зайдя внутрь, мы оказываемся в гостиной. Тут воняет краской и лакированным деревом. Из гостиной в противоположные стороны ведут два коридора. Справа от гостиной располагается кухня с белым гарнитуром, гранитными столешницами и приборами из нержавеющей стали.

– Мы хотели, чтобы вы тоже его посмотрели, – говорит мама. – Так что давайте, оглядитесь.

Не буду врать – я боюсь пошелохнуться.

– Это наш дом?

– Я же говорю, мы надеемся, что да, – отвечает папа. – Сейчас ждем, когда одобрят ипотеку.

– И мы можем позволить себе здесь жить? – спрашивает Сэвен.

Мама вскидывает бровь.

– Да, можем.

– Ну так, а ежемесячные взносы и все такое…

– Сэвен! – шиплю я на него. Вечно он сует нос не в свое дело.

– Мы уже обо всем позаботились, – говорит папа. – Дом в Саду будем сдавать, а на полученные деньги оплачивать взносы. Плюс… – Он с хитрой и, признаю, очаровательной ухмылкой переводит взгляд на маму.

– Меня взяли на работу в «Маркхэм», – говорит она, улыбаясь. – Выхожу через две недели.

– Серьезно? – выдыхаю я.

Сэвен добавляет:

– Ого!

А Секани вопит:

– Мама богатая!

– Никто тут не богатый, приятель, – качает головой папа. – Успокойся.

– Но это нам поможет, – говорит мама. – Очень.

– Пап, и ты не против, что мы будем жить здесь среди лицемеров? – спрашивает Секани.

– Что это ты такое говоришь, Секани? – хмурится мама.

– Ну, он же сам всегда так говорит. Что люди здесь лицемеры, а в Садовом Перевале – нет.

– Ага, он и правда так говорит, – вставляет Сэвен.

Я киваю.

– По-сто-ян-но.

Мама скрещивает руки на груди.

– Мэверик, может, объяснишься?