Всяческие истории, или Черт знает что

Не желал Ханс видеть врача у себя в свином закуте. Однако же чувствовал он себя хуже прежнего, не мог спать, но о себе и не помышлял, думал лишь о жене и говорил сам с собою: «Долго она не протянет. Да только опять тратиться, без поминок-то никак. Давно бы уж ей помереть, не пришлось бы столько мучиться. Во сколько же она мне обошлась, и все зазря! Но уж в могилу я с ней не отправлюсь. И пусть не думают там себе, что позову на поминки весь белый свет. И так в последнее время поиздержался на строительство и прочее. С трактирщиком надо б переговорить, уж это настоящий пройдоха, коль прознает, что водятся у клиента денежки. По пять баценов на нос и не больше, да и с вином надо как-то поэкономнее, не больше четырех кройцеров за меру». Он сидел на лежанке у печи и бормотал: «Да жива ли она еще? Вроде бы и дыхания не слышно. Хорошо бы, чтоб поскорей». Опершись на палку, подошел он раз к кровати, и точно подумал, что жена умерла. Но она лежала с открытыми глазами на мешке с соломой и была жива. Странно посмотрела она на него и жутко пальцем указала в сторону кладбища. Ханс изменился в лице, повернулся, дополз до лежанки, сел, с трудом сделал два-три вздоха и умер. Крестьянка, что также была в комнате, страшно перепугалась, увидев все это; одна она находиться там больше не хотела. Когда жене Ханса сообщили, что он умер, она снова сделала странный свой жест и через полчаса превратилась в хладный труп.

Словно лесной пожар, облетела деревню новость о смерти Ханса и его жены, и все, кто мог, вскочили на ноги и побежали на них смотреть. Словно бы открылся страшный секрет, как потаенный город, на который каждый хотел взглянуть хотя бы мельком, пока он снова не скрылся с глаз. Едва в доме окажутся наследники и родственники, двери закроют наглухо, все это понимали. Когда увидели люди нищету в жилище Ханса — покойников даже одеть как полагается не сумели, — развели только руками от удивления. С ужасом и блаженной радостью слушали все историю о том, как жена призвала мужа к ответу перед судом Господним; каждый, впрочем, услышал что-то свое, и никто не решался отправиться домой в одиночку — опасался встретить по пути Ханса, который стоит где-нибудь за дубом или елкой и следит, чтобы ни один прохожий не отломил сухой ветки. Из страха перед Хансом никто не отваживался без надобности выходить по ночам из дома, а когда ночной порой в кронах деревьев гуляет ветер, и по сей день еще говорят, будто это Ханс пересчитывает шишки в своих лесах.

Что сказала жена мужу и что именно происходило в последние минуты в жутком их обиталище, разрослось в разговорах, словно капля воды под увеличительным стеклом, до совсем уж ужасных размеров. С каждым мгновением менялся рассказ, пока не окаменел, наконец, в самом чудовищном изводе. По всей округе установилась тогда страшная тишина, а если кто слышал, что нынче хоронят Ханса и его несчастную жену, прошибал того холодный пот, и поскорее спешил он домой. Словно бы каждый боялся отравиться дурным воздухом, а не то и столкнуться с привидением. К наследникам это, впрочем, не относилось, дело понятное! Докучало им только, что не присутствовали они при кончине, — при таком количестве наследников это важно, дело понятное! В общем, все прошло своим чередом и ничего подозрительного не вскрылось.

Говорили и о том, что лучше всего было бы положить обоих в один гроб и в одну могилу. Супругов, мол, лучше и схоронить-то нельзя, к тому ж и на маленьком кладбище место можно сэкономить. Впрочем, деревенский староста своего разрешения не дал. Никогда еще он не слышал, чтобы двоих хоронили в одном гробу, разве что роженицу с ребенком. Люди-то станут говорить, что захотели сэкономить на досках и плате гробовщику, а староста считал, что состояния Ханса уж как-нибудь на пару гробов хватит. О людях можно и не беспокоиться — если их слушать, так придется все между ними и поделить, так и самим ничего не останется. Впрочем, в итоге каждый получил собственный гроб. Мы не уточняли, устроили ли наследники поминки по Хансу по его собственной смете, знаем только, что обстановка была жутковатая и каждый рад был поскорее встать из-за стола. День был такой, какие часто бывают в марте, — снег с дождем, такой промозглый и пасмурный, что в тысячу раз сильнее хотелось остаться в кровати и носа на улицу не казать.