Всё будет хорошо, обязательно

Иногда мы укладывались в кровать ногами к изголовью, а головой к окну и, лёжа на животе, смотрели, как по чёрному небу летят мерцающие огненные точки. Я брала Клару к себе в кровать, и мы смотрели в окно вместе. Мерцающие точки оставляли за собой огненный след, и получались огромные светящиеся дуги. Клара вздыхала: какой красивый фейерверк!

Как-то раз ночью я страшно разозлилась на это завывание. Мне казалось, мы никогда уже не сможем спокойно спать. Я откинула одеяло, встала у окна и со злостью уставилась в никуда.

– Противные пушки!

– Противные снаряды! – сказала Роза, которая тоже подошла ко мне.

– Противная, противная война! – произнесла Клара сердитым голосом.

– Молодчина, Клара, – похвалила я её, – противная, противная война!

И мы стали искать, чем бы заткнуть уши.

Тряпочками, бумажками, ватой. Ничего не помогало. Так что я заткнула уши просто-напросто пальцами и легла на кровать. Руки у меня затекли раньше, чем я заснула.

Как-то раз в конце осени мы услышали за окном особенно громкие разрывы и грохот. Земля дрожала. Выбежав из дома, мы увидели, что над крышами в небо поднимаются пламя и дым. Мама закрыла лицо руками и расплакалась. Папа мрачно смотрел перед собой и качал головой.

– Уроды, – прошептал Оскар, и голос его дрожал.

А потом повторил громко и хрипло:

– Уроды!

Меня испугало выражение лица всех троих. Даже больше, чем сам пожар. Если они в таком ужасе, значит, происходит что-то действительно страшное. Палата суконщиков[4] и собор Святого Мартина были объяты пламенем. Наше сердце, сказал папа. Они попали в наше сердце.

Я не сомневалась, что уж теперь-то мы точно уйдём из города. Куда-нибудь далеко-далеко, во Францию. Но папа стоял на своём. Повторял то, что услышал от того солдата: как бы ни было страшно дома, бежать – ещё хуже.

Так что мы остались дома. Наступило Рождество, и мы все вместе пошли на службу. В церкви мы стояли, прижавшись друг к другу, потому что было холодно и ещё потому, что нам так хотелось. Наш священник попросил французского солдата к нему подойти. И этот солдат запел. Мы никогда не слышали такого голоса. Я сразу согрелась, по спине побежали мурашки. Когда он кончил петь, все долго молчали. Было слышно, как некоторые тихонько шмыгают носом.

– Вот так поют ангелы! – прошептала мама, ни к кому не обращаясь.

И вытерла нос платком.

Папа ничего не сказал, только смотрел перед собой. Но я видела, что у него дрожит подбородок и он изо всех сил таращит глаза, чтобы из них не полились слёзы.

14.

Зима ползла очень медленно. Наступил февраль, у папы было много работы. Гораздо больше, чем до войны. Всем нужны были гробы. Много гробов. Гробы большие, а иногда и маленькие.

Папа с Оскаром работали не покладая рук, но нельзя сказать, чтобы мы от этого разбогатели, потому что папа часто забывал просить деньги за свою работу. Оскар сердился на папу, мама приходила в отчаяние.

– Вот сам возьми и скажи, чтобы нам заплатили. Скажи это женщине, которая хоронит мужа и двоих детей. Но не забывай, что ей ещё надо кормить двоих оставшихся. Скажи ей. А я не могу.

Оскар молчал, поправляя кепку. И, сморщив лоб, продолжал работать. Сколачивать следующий гроб.

– Проси их заплатить хоть сколько-нибудь, – говорила мама.

– Так я и делаю, – ворчал папа. – Они расплачиваются досками.

– Ты слишком добрый человек, – говорила мама.

Но я видела, что она не сердится на папу. А смотрит на него с нежностью.

– Схожу-ка я в булочную к Мону, – сказала мама. – Может, у него ещё можно купить хлеба.

– Возвращайся скорее, – ответил папа.

Но прежде чем мама успела вернуться, мы услышали высокий плач скрипки. Скрипка завывала дольше обычного, как будто замедлилось течение времени. На миг наступила мертвенная тишина. А потом раздался взрыв, изменивший всю нашу жизнь.

Мама так и не пришла домой. В тот день мы остались без хлеба.

Следующий гроб, который сколачивал папа, был для неё.

Мы не знали, как жить дальше.

Мы горевали каждый по-своему. Папа работал и работал, с утра до позднего вечера. Оскар молчал и молчал, между его бровей пролегла глубокая складка. Роза плакала и хлопотала по дому. Жюль плакал и играл в свои игры. Клара плакала и задавала вопросы.

– Зачем немцы убили маму?

Никто не мог ей ответить.

– Где она сейчас?

На небе.

– А как там, на небе?

Очень красиво.

– Насколько красиво?

Так красиво, что оттуда никто не хочет возвращаться на землю.

– И мама не хочет к нам вернуться?

Нет, она ждёт нас там.

– А почему мы не можем поехать к ней прямо сейчас?

Потому что мы должны жить.

– Почему?

Потому.

И я тоже горевала.