Всё, чего ты хотела

Хампстед-Хит был ей хорошо знаком, и, как всегда, она отогревалась здесь душой. Айрис знала его с самого рождения и изучила с разных точек обзора. До того как мать во второй раз вышла замуж, Айрис лучше всего ориентировалась в пологой, нетронутой части парка, просачивающейся в пригороды. Здесь царила какая-то меланхолическая атмосфера: всегда было тихо и безлюдно – редко встретишь случайного прохожего с собакой или бегуна. Но в основной части Хита, в его сердце, всегда было полно народу. Поднимаясь на Парламентский холм, Айрис слушала музыку – ту самую полную грез песню Фрэнка Оушена «Pink + White». Она стояла на вершине и смотрела на Лондон. В поле ее зрения попадали «Огурец», «Осколок» и другие небоскребы из стекла и стали, многих из которых не было, когда она родилась. Виднелся также бледный купол собора Святого Павла, казавшегося карликом на фоне кранов и небоскребов. Когда-то он был самым высоким зданием в Лондоне, но сейчас это трудно себе даже представить. Через два месяца ей исполнится двадцать девять, это будет ее последний день рождения на Земле. А десятилетия через три вид отсюда опять изменится.

Сидящие неподалеку на скамейке ребята передавали по кругу косяк. Когда мне было столько лет, сколько им, думала Айрис, я считала, что Лондон принадлежит мне.

Везде, по всей стране, люди наслаждались волшебными картинами природы – восходом и заходом нашей звезды, рождением и смертью каждого дня. Почему-то и спустя тысячелетия человечество по-прежнему считало это ежедневное явление одним из самых прекрасных на планете. На Никте закатов не будет. Айрис сделала фото, разместила его на своей странице и стала ждать, чтобы кто-нибудь поставил лайк.

14 Скажи хоть что-нибудь

Вечером накануне вылета в Лос-Анджелес она прощалась с родными. Элеанор ввиду особого случая настояла на роскошном ресторане в центре города. Айрис подозревала, что тем самым мать хочет обезопасить себя от всплеска эмоций. Прощание в публичном месте означало, что никто не впадет в истерику, хотя за ужином Айрис видела, что в глазах матери блестят слезы. У нее было ощущение, что Элеанор собирается что-то сказать. Она несколько раз открывала рот, набирала в грудь воздуха, но передумывала и ничего не говорила. Скажи что хочешь, думала Айрис. Просто скажи, и все. Айрис предпочла бы поужинать у них дома в Тафнелл-парке, посмотреть старый фильм и остаться спать на полу в комнате Моны, всю ночь прислушиваясь к ее дыханию. На следующий день родители могли бы отвезти ее в аэропорт. Но нет, никто ей этого не предложил. Айрис предстояло провести ночь в Клэптоне, в своей пустой спальне. Почти всю свою одежду и другие вещи она раздала. Через несколько дней у Киран появится новый сосед.

После ужина, уже на улице, Айрис обняла каждого члена семьи. Она сама сделала первый шаг. Джек вел себя хоть и неуклюже, но на удивление дружелюбно. Мона сначала крепко стиснула ее, больно дернув руками за длинные распущенные волосы, а потом отстранилась: она плакала. А вот Айрис не плакала – происходящее казалось слишком диким, чтобы воспринимать его как реальность. В свою очередь Элеанор молча обняла Айрис и долго не отпускала. В конце концов Айрис пришлось высвободиться. Она еще могла передумать, но как это будет выглядеть в чужих глазах? Еще более несуразно, чем ее провалившаяся попытка самоубийства, потому что сейчас всем все известно. И что ей тогда делать: возвращаться во «Фридом энд Ко»? К Эдди? К родителям домой? Что ей делать с жизнью на Земле? Она понятия не имела.

Наконец, мать что-то еле слышно произнесла.

– Пожалуйста, Джек.

Джек подошел на шаг и мягко взял Айрис за плечи:

– Айрис, мы считаем, что тебе следует остаться.

– Что… что вы считаете?

– Ты не обязана доводить это до конца.

Айрис взглянула на мать. Та так ничего и не сказала, но вся дрожала, как будто вот-вот упадет. Скажи хоть что-нибудь, думала Айрис. Что угодно.

– Что это значит? – спросила Айрис. – О чем вы?

– Ты могла бы переехать к нам, – продолжал Джек, – и мы вместе со всем разберемся. Ты могла бы найти другую работу или просто… немного отдохнуть, подумать, как жить дальше.

– Я уже знаю, как хочу жить дальше.

– Айрис, – начала Элеанор. Казалось, вдруг стихли все звуки: умолкли прохожие, не сигналили машины. Мать положила ей руку на плечо: – Айрис.

Оттолкнув Элеанор, сестра схватила Айрис за обе руки. Мона рыдала в голос, и сопли из носа текли ей в рот.

– Айрис, что ты творишь? – всхлипывала она. – Не оставляй меня, Айрис. Не уезжай.

Тишина рассеялась. На них смотрели проходящие мимо люди. Проезжали машины. Элеанор опустила глаза. Скажи! Айрис подождала еще с минуту, держа Мону в объятиях, так близко, что слышала, как колотится ее сердце, но Элеанор не заговорила. Айрис решила, что пора уходить – так всем будет легче.

– Мне пора.

– Айрис! – воскликнула сестра.

– Айрис, – взяв ее за руку, сказал Джек, – подумай, пожалуйста.

– Я тебе позвоню из Лос-Анджелеса. Мы можем разговаривать каждый день, пока не начнется учеба.

– Иди к черту! – сказала Мона. – Катись к дьяволу, Айрис!